Дело молодых - Павел Иевлев

Когда я вылез ногами вперёд из-под машины, то увидел рядом весьма довольного собой Сандера и ещё одного мужичка. Ростом он тоже был невелик, но, в отличие от Сандера, в плечах широк, и вообще производил впечатление крепкого, уверенного в себе парня. Тем не менее, между ним и Сандером было некое не вполне отчётливое сходство – как у кровных, но дальних родственников, или, даже, скорее, как у представителей какого-нибудь редкого национального меньшинства.

– То Йози! – важно кивнул головой Сандер, выделив голосом этого самого Йози значимость. Как будто графа какого-нибудь привёл.

– Я Йози, – подтвердил гость, – будем знакомы.

Ну что же, по крайней мере, дефекта речи у него не было. И вообще, Йози мне сразу глянулся. Открытое приятное лицо, крепкое, но без самоутверждающего передавливания рукопожатие и широкая искренняя улыбка, открывающая мелкие, острые и очень белые зубы. Имя его я принял тогда за очередное сокращение от библейского Иосифа – имени, популярного не только среди евреев. Впоследствии, впрочем, выяснилось, что сходство случайное.

– Зелёный, – привычно представился я. Меня так прозвали в честь механика из мультика «Тайна третьей планеты». За бороду, чувство техники, пессимизм и меланхолию. «Ну, что у нас плохого? », «Добром это не кончится! » – и прочие знаменитые цитаты.

У Йози мое представление вопросов не вызвало. Пока я оттирал руки от солидола, которым набивал рулевые кулаки, он, не боясь испачкать одежду, ловко нырнул под УАЗик, вынырнул оттуда, и, спросив разрешения, открыл капот.

– Годный грём, – сказал он одобрительно.

– Годный что? – переспросил я. Это слово он произносил с промежуточным звуком – между «е» и «ё», – и я его уже слышал. От Сандера.

– Грём. Слово такое. УАЗик – грём, – болгарка – тоже грём, часы – грём…

– Механизм, машина?

– Вроде того, но не совсем. Всякая сложная штука. Просто слово, неважно.

– Грём! – неизвестно к чему подтвердил Сандер. Произносили они с Йози это слово, кстати, совершенно одинаково.

– Можно завести мотор? – спросил Йози.

Я всё равно собирался загонять УАЗик в гараж, так что просто залез в кабину и включил стартер. Мотор схватил с пол-оборота, но на холодную призвук был отчётливее. Мы втроём стояли и смотрели, как под открытым капотом рубит воздух крыльчатка вентилятора. Сандер нервно приплясывал, искательно глядя на Йози, Йози молчал. Я пожал плечами и сел за руль. Воткнул первую и аккуратно закатился в ворота. На сегодня уже в песке навалялся.

Когда мотор затих, а я вышел на улицу, Сандер не выдержал:

– Йози, кажи му, кажи! Ипаильно ывает, кажи!

Йози чуть поморщился, но всё же, как бы нехотя, сказал:

– Седло выпускного клапана треснуло на втором цилиндре. Чуть вышло из гнезда, и клапан подстукивает. Может выкрошиться, поменять бы.

– Вот так прям треснуло, и именно на втором? – мне стало смешно. Кажется, меня непонятно зачем, но разыгрывали. Может быть, чтобы посмеяться, когда я, как дурак, убью целый день на то, чтобы снять головку блока? Не знаю. Одно знаю: услышать это в звуке мотора нельзя никак. Я, может, не самый лучший на свете механик, но границы возможного понимаю.

Йози укоризненно посмотрел на Сандера, с выражением «ну, я же тебе говорил» на лице. Сандер взволновался:

– Йози нает! Нает!

Ага, ещё один, значит, «художник, который так видит». Ну-ну. Он видит, а я башку снимай. Ага, щазз. У меня и так есть, чем себя развлечь. Тормоза, вон, не сделаны, рулевой редуктор люфтит…

Йози, впрочем, на мой явный скепсис не обиделся ничуть, и на диагнозе своём не настаивал. Потом, когда мы познакомились поближе, я понял, что это входит в его понятия о вежливости и в принцип ненарушения личного ментального пространства. Он своё мнение сказал и, даже будучи абсолютно в своей правоте уверенным, оставлял решение на других. Это не было проявлением равнодушия, это, скорее, такой своеобразный этикет.

– Может, по пиву? – сказал Йози и широко улыбнулся.

– И то верно, – не стал спорить я.

И мы пошли по пиву.

Глава 3. Криспи

– Приветствую Юного! – помахала Криспи, спускаясь с лестницы. – Рада видеть равного!

Пеглен застыл, не в силах отвести глаз от точёной фигурки девушки, которая, слегка рисуясь, остановилась на ступеньке так, что солнце, причудливо преломляясь в витражах, эффектно подсветило её сзади. С утра Криспи переоделась в простое летнее платье до середины бедра, и было бы обидно не продемонстрировать ноги в выгодном ракурсе.

– Я Криспи, – представилась она, продолжив спуск. – Как твоё имя? Не думала, что эти мзее под присмотром, они такие непочтительные… Надеюсь, у нас не возникнет конфликта полномочий?

– Э… Пеглен, – промямлил юноша. – Пеглен зовут. Меня зовут…

– Очень рада знакомству! – Криспи спустилась в вестибюль первого этажа и подошла к юноше. Он впервые видел живую реальную девушку так близко. И он впервые видел такую красивую девушку не через маску трансморфера. Он вообще видел не очень много девушек (две или три – насчёт пола одной особи не было полной уверенности), и такое переживание выбивало из колеи не очень решительного молодого человека.

– Судя по фенотипу, вы йири, – продолжила Криспи напористо. – Это очень удачно! Представитель аборигенной расы в возрасте активной ответственности, владеющий языком Коммуны… Да вы просто подарок прогресса! Нам очень вас не хватало!

– Да, я… – Пеглена здорово ошарашила мысль, что его очень не хватало вот этой энергичной барышне, за этим открывались какие-то смутные бездны непонятных, но волнующих перспектив. – Я это… владею, языком, да…

Он непроизвольно облизнулся.

Криспи, разумеется, видела, что своим поведением смущает юношу, но не могла удержаться. Он так забавно краснел и заикался! Какая девушка не воспользовалась бы случаем подразнить такого лопуха? Она уже собиралась этак по-дружески, как коллега коллеге, положить ему руку на плечо и посмотреть, как он отреагирует, но тут Пеглен застыл и потрясённо уставился за её спину куда-то вверх. Рот его приоткрылся, глаза выпучились, взгляд затянуло характерной поволокой… Криспи не надо было оборачиваться. Эту реакцию она называла про себя «туоришок». И тем не менее, вздохнув, она повернулась – не пропускать же зрелище?

Ну разумеется, на лестничной площадке в восхитительном контражуре сияющего цветного стекла стояла Туори.