Моногамия. Книга 3. Половина души - Виктория Мальцева

Родные руки сжимают меня как никогда сильно, так, что едва могу дышать. Я ощущаю его воспалённые губы на своих песочных щеках, у уха, он шепчет всё то же, но уже спокойнее, медленнее, вот они снова на моей щеке, затем прижимаются к моим губам, но не целуют. Он слишком зол на меня, чтобы целовать.

Спустя мгновение я на песке, он сверху, держит мою голову руками, вернее, сжимает, как тисками, будто хочет выдавить из неё все чёрные мысли. Но они уже давно просветлели, и я думаю о том, как же он догадался, что я собиралась сделать? Неужели почувствовал? Так тонко, так изящно проник в меня и защитил от самой себя?

Его рука судорожно задирает платье, стягивает бельё. Боже, думаю, что он делает? ! Нас же видно с террасы! Мы далеко, но вполне можно всё понять!

Но он проделывает всё так быстро, что я не успеваю даже рта раскрыть. Один рывок, и он во мне. Какой стыд! Какой восхитительный, какой желанный, бесконечно долго ожидаемый позор! Моя личность раздвоилась… или расстроилась? Но, главное, часть меня уже получает наслаждение и… удовлетворение. Меня словно два года мучала жажда, и вот, наконец, я припала к источнику и жадно заглатываю чистую, прохладную воду, её молекулы заполняют мои клетки живительной силой.

Но эйфория проходит быстро, даже слишком. И вот уже реальность давит на нас обоих своей зловещей ясностью – мы переступили черту. Грань дозволенности, разумности, пристойности. Мы сделали это публично на глазах у всех друзей, приятелей, своих супругов. Невозможно даже представить себе что-либо более омерзительное, чем это.

Омерзительное? Серьёзно? Разве это правильное, подходящее слово? Почему у меня такое чувство, будто я вру себе? Такое уж омерзительное? Это самая восхитительная, самая прекрасная вещь на свете, дарующая жизнь нашим детям, дающая ему силу, уверенность, это сладкое соитие в одно, разве оно может быть омерзительным? Я набираю полные руки его волос, сжимаю их, распрямляю, снова сжимаю: нет ничего более важного для меня во Вселенной, более дорогого, более нужного, ценного.

Есть только мы. Друзья уйдут, дети вылетят из гнезда, приятели рассеются, как дым, останемся только мы в объятиях друг друга – одно целое, две части его, беспощадно раздираемые собственной глупостью в разных направлениях.

Мы плетёмся по берегу медленно и держась за руки. Не говорим друг другу ни слова. Неизвестно, что будет теперь со мной, с ним, с нашими семьями, с нашей жизнью.

Я нарушаю молчание первой:

– Как мы теперь там появимся?

– Как обычно.

– После того, что мы натворили?

– Чем наглее ведёшь себя, тем сильнее тебя почитают. Помнишь, чему равен интеллект толпы?

– Чему же?

– Интеллекту самого глупого в ней, разделённому на количество человек в толпе.

– Артём и Габриель не заслужили этого.

– Ещё как заслужили.

– Объясни!

– Что тут объяснять, всё ж ясно: есть мы с тобой и есть прихлебатели. Они, как гиены, всегда кружат над теми, кто делает что-то стоящее или обладает им, – сжимает крепче мою руку.

– Ты опять выражаешься абстрактно, жизнь ничему тебя не учит!

– Прямота слишком груба и невежественна.

– Но она спасает от многих недоразумений, а в нашем случае речь идёт о бедствиях!

– Хорошо! Я считаю твоего мужа подставщиком и альфонсом. Он живёт за счёт тебя, а в данный момент и за счёт меня, что совершенно недостойно существа, относящего себя к мужскому полу! Это отвратительно, ты хоть понимаешь насколько?

– Почему подставщик? Он помог мне, когда мне было плохо, не всякий может простить!

– Я читал вашу переписку, он подставил мне ногу в самый неподходящий момент! Тебе не приходило в голову, у кого главная роль в спектакле, в котором мы все играем в последние годы?

– А Габриель? Она любит тебя!

– Так любит, что выставила на посмешище перед друзьями, опустила тебя, хотя многим тебе обязана. Я бы сказал очень многим! Всем, чем она дорожит! Кроме того, она тоже очень ловко оказалась в нужное время в нужном месте. Так ловко, что я даже опомниться не успел. Ты думаешь, кого-нибудь из них заботит, что мы чувствуем? Чего мы хотим, жаждем? Посмотри, что они сделали с нами!

– Мы сделали это сами! Они тут ни при чём! Они просто любят нас и страдают из-за нас!

– Какая же ты наивная всё-таки! Не чувствуешь, не понимаешь, как тебя подталкивают к решению, которое ты вовсе и не хочешь принимать!

Алекс так неоднозначно всё развернул, под таким углом я даже и не думала смотреть на всю эту картину. А ведь он прав: Артём подтолкнул меня. Человек, желающий добра, посоветовал бы не спешить и уж точно вначале во всём разобраться.

– А Габриель? Она от святого духа забеременела?

– Это вышло случайно.

– Ты поэтому женился?

– Не совсем.

– Почему же? Ты любишь её?

– Конечно, нет!

Алекс останавливается. Разворачивает к себе лицом, сжимает ладонями мою голову и, заглядывая в глаза, говорит:

– Я не люблю и никогда не любил Габриель! Она нужна была, чтобы показать тебе, что это!