Моногамия. Книга 3. Половина души - Виктория Мальцева

Я сижу в одной майке за столиком на крытой террасе, хотя сейчас июль, мне уютнее в доме. Пытаюсь вникнуть в свою математику – мне нужно сдавать экзамен, но мозг отказывается обрабатывать входящие данные. Мой мозг в прострации… У него защитная реакция, он отключён, чтобы не думать о том, о чём я заставляю его думать – о нашем с ним будущем.

Ведь нужно же что-то решать.

С горечью вспоминаются слова Алекса про развод: «Его не будет». Господи, как непостоянны мужчины! Мы, женщины, знаем об этом, но всё равно верим им.

Как же так? Ведь я-то не верила! Я знала, всегда знала, чем всё закончится, и все эти годы ждала приближения неизбежности, ждала, но не готовилась –  понимала, что бесполезно.

Я почти уверена, что это Габриель. Чёрт, будь я на его месте, я сама бы не удержалась – так много секса и влечения в смуглом теле и рыжеволосой голове этой юной девчонки. Конечно же, это она: моложе меня на четырнадцать лет, свежа, как первая майская роза. Как мне, трижды рожавшей, с больными почками и не только ими, тягаться с ней? Мы бегуны на разные дистанции.

В тот вечер Алекс неожиданно вернулся – его не было больше месяца. Нашёл меня на террасе и сел напротив, смотрел в глаза, а я впервые не могла понять, что в них. Мы больше не были одним целым, не сохранилось ни одной нити – все оборвались.

Я ждала, что он заговорит о разводе, но он молчал. Я тоже. Честно говоря, мне было, что сказать, но боль так измучила, истерзала, что я боялась разрыдаться, если открою рот, а это уже унижение. Для меня нет ничего хуже унижения. Поэтому мы молчали оба. Я отвела взгляд первой и стала смотреть на море. Алекс поднялся и ушёл к детям, а ночью так и не появился в нашей спальне – уснул в комнате Лурдес.

Я поняла, что это конец.

Но как уйти и не поговорить? Так же нельзя! Пишу ему SMS с датой и местом нашего судьбоносного разговора. Он отвечает тем же способом, что явится непременно.

И вот, мы сидим у окна в ресторане «Париж». За стеклом торопится быстротечная городская жизнь, но у нас, в нашем маленьком мире, нависшем над кованым столом с белой льняной скатертью, время остановилось.

Я никак не могу начать разговор. Я – одна гигантская, выжженная кислотой рана, и сейчас меня начнут посыпать солью. Изо всех сил стараюсь не делать щенячьи глаза.

Алекс жалеет меня и начинает первым.

– Ты изменилась.

– Ты изменил меня.

– Я не хотел этого.

– Никто не хочет. Некоторые вещи происходят сами собой.

– Это верно.

Молчание, опять долгое и густое, как кисель.

Наконец, я собираю всю свою волю в кулак. Самое главное для меня сейчас – держать под контролем слёзы:

– И в самом деле, всё изменилось. Пришло время, я думаю, менять правила игры.

Его лицо вытягивается.

– О чём ты?

– Ты знаешь, о чём.

Опять молчание. И снова начинает он:

– Почему?

– Мы уже это озвучили: всё изменилось.

– Я не позволю.

– Боюсь, я не вижу надобности спрашивать.

– А Лурдес?

– Конечно, она будет с матерью, ты же знаешь.

– Ошибаешься.

– Детям с матерями лучше.

– Не в нашем случае.

Я не понимаю, на что он намекает, так как вроде бы я была ей неплохой матерью, и решаю, что, вероятнее всего, он говорит о деньгах, ведь все его жёны уходят ни с чем.

Отвечаю на этот намёк:

– Мне ничего не нужно. Я заберу только дочь.

– Я не отдам.

– Это бесчеловечно.

– А ты сама по-человечески поступаешь?

Я снова не могу его понять. Может, он хочет, чтобы я терпела его измены, и мы жили как рыбки в аквариуме: у всех на виду, женатые, но не муж и жена, ради ребёнка?

Говорю:

– Это не мой вариант.

Двусмысленный ответ, и это доходит до меня только потом.

Алексу приходит SМS, он читает, на его лице напряжение и злость. Почти сразу он встаёт и, уходя, бросает мне:

– Бери, что хочешь, дочь не получишь!

Я в ужасе и шоке. Если я от кого и могла ожидать такое, то только не от этого человека…

“In this shirt” by the Irrepressibles

Спустя час мои ноги бесцельно бредут по осенним улицам Сиэтла. Мысли, мысли, мысли – так много, что я вынуждена отмахиваться от них, словно от тучи воронья.

Захожу в парк, тащу себя по аллеям, пытаюсь принять очень важные решения, выстроить цепочку собственных действий, обдумать их последовательность, очерёдность. Это очень важно сейчас – сделать всё правильно.

Уже сидя на скамейке вдруг понимаю, что мне легче… потому что я слушаю музыку. И она восхитительна: уличные музыканты – совсем ещё молодые ребята – поют под гитару старую романтическую песню. У них выходит красиво, необычайно красиво для уличных певцов.

Решение приходит внезапно: «Гори синим пламенем эта Америка! Я еду домой! Домой! Домой! ». И в то же мгновение будто тяжкая ноша срывается с моих плеч, лавиной сходит в пропасть у моих ног. Я жадно вдыхаю ртом воздух и вдруг понимаю: «Господи, я задыхаюсь ментально, эмоционально и физически! ». И сразу за ней: «Поделом тебе, дура! Прочувствуй, наслаждайся! Теперь ты знаешь, что ты сделала с Артёмом! А ведь дети ещё при тебе! ». Слёзы льются ручьями по щекам, стекают на шею, как ни три. В последний раз я так рыдала, наверное, только в детстве – со всхлипами, неукротимо. Прохожие смотрят на меня: кто с сочувствием, кто с подозрением, а мне так плохо, что даже не стыдно.

Это не любовь, говорю себе, это болезнь, а от болезни нужно лечиться, и лучше радикальными методами.

Именно такой, иррационально-радикальный метод и пришёл мне на ум пару мгновений назад. Я знаю, что сделаю: вернусь к бывшему мужу, ведь запасной аэродром уже заготовлен перепиской в Фэйсбуке. Артём так и не переехал в Сиэтл – гордость не позволила, и я уважала его за это. Дети ездили к нему дважды в год, Артём не женился, жил один, и когда я поделилась с ним своими невзгодами, сам написал: «Возвращайся домой. Я буду ждать тебя и детей. Пусть это будет нам уроком».