Когда б не баня, все бы мы пропали - Итан Поллок

Во многих отношениях баня отличается от прочих публичных мест. Понятия об общественном и частном, возникшие в западноевропейском обществе и применимые ныне к кофейням и другим подобным заведениям, не так-то легко приложить к русским реалиям. В чем-то баня была местом публичным (ее ведь часто поддерживало государство, и мытье было коллективным), а в чем-то – частным (камерным и особенным). Кроме того, бани выполняли по крайней мере некоторые из общественных задач задолго до возникновения современного мира и капиталистических экономических отношений, которые ученые считают важнейшими предпосылками для появления подобного рода общественных собраний. Баня выжила и в самодержавной России, и в социалистическом СССР [8 - Public and Private in Thought and Practice: Perspectives on a Grand Dichotomy / Eds. Weintraub J. , Kumar K. Chicago, 1997; подробнее о русском и советском представлении о месте и пространстве см. : Boym S. Common Places: Mythologies of Everyday Life in Russia. Cambridge, 1994; Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: an Inquiry into a Category of Bourgeois Society. Cambridge, 1989; Borders of Socialism: Private Spheres of Soviet Russia // Ed. Siegelbaum L. H. New York: Palgrave Macmillan, 2006; Crowley D. Reid S. E. Socialist Spaces: Sites of Everyday Life in the Eastern Bloc. Oxford, 2002. ]. История бани наводит на предположение, что потребность в создании публичных мест для осмысленных общественных контактов вовсе не обязательно привязывать к западноевропейскому летосчислению или к другим привычным для современных историков ориентирам [9 - Chakrabarty D. Provincializing Europe: Postcolonial Though and Historical Difference. Princeton, 2000 (Глава 7). В силу примерно тех же причин, о которых Чакрабарти писал, рассуждая об “аде” в Калькутте, баня помогает нам приблизиться к пониманию того, как русские пытались, словами Маршалла Бермана, “вцепиться в современный мир и устроиться там как дома” (Berman М. All That Is Solid Melts Into Air: The Experience of Modernity. New York, 1982). ]. И наконец, общинный характер бани отражает лишь один из важнейших ее аспектов. Посещение бани – не только общественный акт, но также телесный и духовный опыт. Физические ощущения, которые можно получить в бане, и чувство духовного преображения – не менее важные причины ее привлекательности. Прийти в баню только для того, чтобы поговорить и пообщаться, как это делается в кафе или пабах, но при этом не раздеться, не пропотеть как следует в парилке и не вымыться – значило бы упустить самое главное.

В бане каждая из ее основных функций – мытье, очищение и установление чувства общности – чревата потенциальными рисками. Баня смывает грязь, но она же заставляет купальщиков соприкасаться с чужими телесными выделениями и грязью, которые могут распространять заразные болезни. Баня восстанавливает душевную чистоту, но там же можно самозабвенно предаваться пороку. Как общественная практика, она помогает очерчивать круг приемлемых типов поведения и опознавать своих. А еще баня выявляет проступки и выводит наружу угрозу, которую представляют те, кто не вливается в коллектив и не подчиняется правилам. Силясь привнести в мир порядок, баня тем самым вытаскивает на свет беспорядок. Она имеет прямое отношение к здоровью, рождению, возрождению, обновлению, спасению и сплочению, но в то же время баня оставляет людей безо всякой защиты от вредных выделений и испарений, от паразитов, сажи, сырости, контактов с другими людьми, блуда, огня и разложения. Баня сулит очищение – и сама же представляет потенциальную опасность. Без бани русские люди пропали бы (как гласит еще одна поговорка), потому что без нее они потеряли бы точку опоры, умение разделять небесное и земное, тело и душу, утратили бы понятия о том, что разрешено, а что строго запрещено.

В силу того, что баня – относительно постоянный физический фон для общественных отношений, она служит призмой, через которую можно рассматривать российскую историю в целом. Поскольку баня проливает свет на отличительные черты прошлого, они предстают узнаваемыми и одновременно по-новому преломляются. Диахронное изучение бани позволяет высветить под непривычным углом очертания российской индивидуальности, природу сложных взаимоотношений России с остальной Европой, потенциал и пределы возможностей могущественного государства, управляющего огромной территорией, различия между профессиональными знаниями и народной мудростью, а также попытки адаптироваться к современным условиям. Меняющиеся представления о социальности и сексуальности, о половой и классовой принадлежности, об империи и религии, о работе и досуге – все это тоже проявляется в бане, но не всегда предсказуемым образом или не так резко, как могло бы показаться, если бы мы глядели на все это через другую призму.

Баня была не просто физическим пространством, где происходили встречи. Она существовала и как идея, чья ценность определялась эмоциями, которые ей сопутствовали. В материальном плане баня оставалась устойчивым и неизменным институтом. Как социальное умозрительное понятие, она была подвижным явлением и, в зависимости от эпох и мест, принимала многообразные формы для представителей разных полов, национальностей и сословий.

Средневековые летописцы описывали баню как некий символ национального самосознания (какой бы смысл в него ни вкладывался – плохой или хороший) и как пограничное место, сталкивающее духовность и кощунство, небесные силы и земные желания. Иноземные дипломаты, врачи, путешественники и журналисты – от Геродота до Хедрика Смита – обращали внимание на банные обычаи местного населения и часто выводили из своих наблюдений более широкие умозаключения, касавшиеся сути народного характера. В романах Федора Достоевского баня выступает локусом, где царит опасность и насилие, а в рассказах врача, прозаика и драматурга Антона Чехова – невинным местом общения, где разговоры важнее оздоровления. Некоторые писатели – как, например, Михаил Зощенко – прибегали к юмору, чтобы привлечь внимание к плачевным условиям в банях, а другие намекали на встречи сексуального характера, которые там устраивались. В дневниках и мемуарах мы находим описания бань в пору Русской революции, в период блокады Ленинграда, в советских исправительно-трудовых лагерях. И безымянные, и знаменитые художники изображали баню как символ русскости и патриотизма, советскости и юмора, добродетели, порока и секса. Григорий Распутин водил в баню аристократок и проституток, чтобы испытать их духовную чистоту – или же чтобы предаться распутству. Екатерина II, Иосиф Сталин, Борис Ельцин и Владимир Путин видели в бане и важнейшее орудие, помогающее народу отогнать болезни, и свой излюбленный вид досуга.

Баня находится в центре сети развивающихся смыслов, в которой одни связующие нити и звенья крепнут, а другие со временем атрофируются или вовсе рвутся. Роль бани творили и меняли люди, принадлежавшие к разным поколениям. Попытки навязать определенное восприятие бани и отмести как несущественные другие толкования ее назначения лишь повышали градус идейных споров. Баня как физическое пространство представлялось нейтральным, эгалитарным заведением, куда все просто ходят мыться. Баня как идейное понятие наделялась исключительной способностью обновлять дух, сплачивать людей в общность и помогать им в осмыслении мира.