Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

Его склонность к театральной аффектации, так мало свойственная рядовым юристам, была почти непристойной и попахивала дискреционной юстицией.

– Финансовое вымогательство! Если мадемуазель не продавала свои прелести, за что ваш муж собирался заплатить ей столь крупную сумму? Здесь явно имел место шантаж!

Луиза онемела. Что за абсурдное предположение, чем она могла шантажировать доктора Тирьона?

– Если вы подадите жалобу, мадам, мы сможем провести расследование и доказать факт лихоимства!

Он повернулся к Луизе.

– А вас приговорят к трехлетнему тюремному заключению и штрафу в сто тысяч франков!

Судья пристукнул ручкой по столу, отметив конец угрожающей тирады.

Луиза потрясенно молчала. Три года тюрьмы! С нее едва сняли одно обвинение – и уже выдвигают другое… Она готова была разрыдаться и вдруг скорее почувствовала, чем увидела движение мадам Тирьон.

Женщина отрицательно покачала головой.

– Заклинаю вас подумать, мадам! Вам нанесли огромный моральный урон. Вы потеряли мужа, человека безупречной репутации, не из тех, кто «ходит по девочкам». Раз он дал мадемуазель денег, значит у него была на то веская причина!

Луиза почувствовала, как напряглась мадам Тирьон. Женщина открыла сумочку, достала платок и промокнула слезы. Лепуатвен определенно не в первый раз уговаривал вдову доктора подать жалобу, не преуспел, но не сдался и все еще надеялся добиться своего.

– Эту непомерную сумму мсье Тирьон изъял из семейного бюджета! Мы можем выяснить причину его поступка и наказать виновную!

Лепуатвен зашелся визгливым смехом. Луиза хотела вмешаться, но присутствие плачущей вдовы не давало ей шевельнуться.

– Возможно, мадемуазель и раньше обирала вашего мужа! Только представьте, как много денег это… существо выкачало из доктора, сколько она отняла у вас!

Приведя столь веский аргумент, судья просветлел лицом.

– Эти деньги вернутся к вам, мадам! Станут частью наследства вашей дочери Анриетты! Но без жалобы не будет расследования и мы не отыщем истину!

Луиза понимала, что обязана вмешаться: нельзя, чтобы они считали ее шантажисткой и воровкой, она не брала никаких денег, конверт так и остался лежать на комоде…

Мадам Тирьон не переставая качала головой, и Лепуатвен взорвался:

– Секретарь! – Он резко махнул рукой, молодой человек вздохнул, взял с полки какой-то предмет и подошел к столу судьи.

– Что скажете на это, мадам Тирьон? !

Он указывал пальцем на кухонный нож, который Луиза перед роковым свиданием взяла с собой, его, должно быть, нашли при обыске. Обычная вещь, снабженная этикеткой с фамилией «Бельмонт» и порядковым номером, теперь выглядела опасно. Подобным ножиком мог бы воспользоваться и убийца.

– Если «девушка» прогуливается с такой штукой в кармане, намерения у нее вряд ли невинные, это вы, надеюсь, понимаете? !

Вопрос был риторическим: постановление о прекращении дела приводило юриста в бешенство, он жаждал наказать эту девку – и не мог!

– Подайте жалобу, мадам!

Лепуатвен схватил нож, как будто и впрямь намеревался пустить его в ход, но пока не решил, кого прикончить – молодую распутницу, ушедшую от ответа, или вдову, чье упрямство не позволяло ему выступить в роли карающего меча Правосудия.

Все было напрасно. Мадам Тирьон хотела покончить с неприятным делом раз и навсегда. Она вскочила и выбежала так стремительно, что застала врасплох и молодого секретаря, и удрученного неудачей судью.

Луиза была спасена. Снова.

Она пошла к двери, ожидая, что в спину ей вот-вот прозвучит властное: «Сядьте, мадемуазель, я вас не отпускал! » Мучитель промолчал. Она покидала Дворец правосудия свободным человеком, но на душе было тяжело из-за встречи с вдовой.

Повернув в аркады, Луиза, к своему удивлению, увидела мадам Тирьон, та стояла у колонны и разговаривала с какой-то женщиной, скорее всего своей дочерью – между ними имелось явное сходство, хотя младшая Тирьон выглядела далеко не так элегантно, как мать. Обе проводили Луизу взглядом, и ей стоило больших усилий не ускорить шаг. Она пересекла эспланаду, сгорая от стыда и глядя в землю.

День или два Луиза бесцельно бродила по комнатам, потом решилась и написала директору школы, что с понедельника приступит к работе, после чего отправилась на кладбище, как поступала всегда, если была в растерянности.

Она подошла к семейной могиле, поменяла воду в вазе и поставила в нее цветы. Эмалевые медальоны с фотографиями отца и матери соседствовали на мраморной доске, но выглядели ее родители людьми разных поколений. Мсье Бельмонт умер в 1916-м, жена пережила его на двадцать три года.

Луиза совсем не помнила отца, а с матерью была очень близка, хотя депрессия превратила милую любящую женщину в тень, в призрак самой себя.

Часть своего детства Луиза ухаживала за ней, не считая это за труд. Они были очень похожи, но она до сих пор не поняла, хорошо это или плохо. С фотографии на молодую женщину смотрело ее собственное лицо с чувственным ртом и очень светлыми глазами.

Впервые после смерти Жанны ей захотелось поговорить с матерью по душам, и она подумала: «Верно говорят – лучше жалеть о сделанном…»

Траур закончился. Луиза будет приходить на могилу, но ее сердце больше не плачет.

7

«Аннексировав» территорию Габриэля, Рауль Ландрад развернулся в полную силу. В первый день он сел за руль грузовика, курсировавшего между интендантством и торговыми точками Тионвиля, и любой сторонний наблюдатель признал бы в нем уверенного в себе человека, отвечающего за дело, для которого создан.

За спиной Ландрада устроились его цепные псы Амбресак и Шабрие.

– Как там его зовут, этого зеленщика? – спросил Рауль.

В мозгу Габриэля прозвучал тревожный звонок.

– Флутар, Жан-Мишель Флутар.

Рауль покачал головой, «надев» на лицо скептическое выражение. Началась война за влияние. Заранее проигранная война. В каждом магазине, в каждой лавке, наблюдая за погрузкой товаров, Габриэль видел, как Рауль закулисно общается с продавцами. Потом он исчезал – на час, иногда отсутствовал дольше, – точь-в-точь как клиент, обремененный кучей дел. Сразу после трех им пришлось прождать его целый час.

– Может, забежал в бордель, – предложил Шабрие.

– Или играет в бонто в соседнем переулке, – добавил Амбресак. – Если хотим успеть за сигаретами, нужно поторапливаться.

Наконец капрал появился, толкая тележку с мешками и ящиками, прикрытыми куском джутовой ткани. Габриэль сделал ему замечание самым суровым тоном, на какой был способен.