Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

Репутация Дезире по части «оружейного раздела» была блестящей. Коллег восхищала его логика, согласно которой цензуру следовало трактовать в «расширительном смысле».

«Индуктивное умозаключение: враг проницателен! » – вещал он, нервно моргая.

Он убедительно доказывал, что цепочка аргументов связывает слово «оружие» через слова «разрушение», «ущерб», «жертва» и «невинность» со словом «детство», а значит, любая отсылка к семейной ячейке содержит скрытый стратегический элемент и должна быть вымарана. Говорил он при этом тихим голосом и робким тоном, что делало его доводы еще весомее, а потому безжалостно вычеркивались слова отец, мать, дядя, тетя, брат, сестра, кузен и т. д. На театральной афише пьеса Чехова превратилась в «Три…», название романа Тургенева – в «… и…», дело дошло до «Нотр… на небесах» [33 - «Notre p? re qui? tes aux cieux» – начало молитвы «Отче наш» (Отче наш, иже еси на небесех! ). ] и «Одиссеи Го…». Стараниями Дезире цензура стала одним из изящных искусств, а Анастасия, «Дама Цензура», злобная ханжа с ножницами [34 - Имя Анастасия – женская версия древнегреческого мужского имени Анастасий, означавшего «переселение». Сейчас в большинстве доступных источников переводится как «воскрешенная», «возвращенная к жизни». В XIX в. цензуру стали изображать в прессе злобной старухой с ножницами. К середине века ее окрестили Анастасией за способность воскресать, хотя мы не раз считали ее похороненной навсегда. ], готовилась стать восьмой музой.

10

– В сторону Седана [35 - Седан – город и коммуна во Франции, в департаменте Арденны, расположенный на реке Маас близ границы с Бельгией. Прозван за стратегическое положение ключом к Франции. ], насколько мне известно, – уклончиво ответил солдат на вопрос Габриэля.

Подобная приблизительность была неудивительна, учитывая мешанину приказов и контрприказов. Предстоял пеший марш, но ждали больше часа, прежде чем отправиться на вокзал, после чего пришла команда отходить к Майенбергу, а там почти сразу приказали вернуться на вокзал и грузиться в вагоны для перевозки скота. Немецкое наступление в Бельгии предвидели, но появление врага в Арденнах застало всех врасплох, и командование никак не могло решить, какие ответные меры следует предпринять.

Ни Шамбрие, ни Амбресак в походе не участвовали. Их послали в другое место. Старший капрал Ландрад мгновенно забыл о верных соратниках, расставание ничуть его не расстроило. Устроившись в углу вагона, он затеял игру в бонто с товарищами, которых еще не успел «ощипать», и проигравшимися, пожелавшими взять реванш. Неисправимые есть повсюду… Рауль выиграл сорок франков. Везучий паршивец! Куда бы ни попадал этот человек, он всюду находил азартную компанию.

Капрал то и дело отрывался от карт, бросал взгляд на Габриэля и улыбался так лучезарно, словно хотел сказать: «Не дуйся, братишка, все плохое осталось в прошлом! »

Габриэль чувствовал себя ужасно: болела мошонка, по которой долбанул башмаком Амбресак, к горлу все время подкатывала тошнота, и он ненавидел Ландрада.

Чувством, объединившим людей, стало облегчение.

«Мы сотрем мерзавцев в порошок! » – задыхаясь от восторга, кричал молоденький солдат.

Бесконечное ожидание «странной войны» сбило боевой настрой французской армии, и теперь его следовало подогреть. Зазвучала «Марсельеза», на привалах – они становились все длиннее – пели застольные песни.

К восьми вечера затягивали репертуар гвардейского корпуса.

Казарма в Седане оказалась очень тесной, пришлось занять столовые, переоборудовав их под ночлег. Не хватало одеял, и солдаты устроили шутливую потасовку – всем хотелось размяться.

Часом позже раздались веселые возгласы и смех, это Ландрад угощал вновь прибывших.

Габриэль сразу кинулся в сортир, чтобы оценить масштаб бедствия, и успокоился, увидев, что причинное место распухло не так уж и сильно. Когда он вернулся в казарму, Ландрад хохотнул, прикрыв рот ладонью, как будто на школьной перемене отколол удачную первоапрельскую шутку.

Габриэль смотрел на людей, набившихся в помещение. Они являли собой яркий пример принципа смешивания – метода, считавшегося передовым во французской армии. Военные соединения расформировывали, а потом воссоздавали, руководствуясь какой-то высшей логикой, недоступной для понимания остального мира. В казарме присутствовали солдаты четырех рот трех батальонов из трех разных полков. Никто никого не знал (ну, почти никто), единственным более или менее знакомым лицом был вышестоящий унтер. Офицеры пребывали в замешательстве. Оставалось надеяться, что командиры знают, что делают.

Накормили их едва теплым, прозрачным, как ключевая вода, супом, да и тот достался лишь некоторым счастливчикам, успевшим сунуть под черпак свою миску. Остальным пришлось жевать хлеб с невесть откуда взявшейся колбасой.

Между рядами обедавших ходил крупный толстый парень лет двадцати и повторял один и тот же вопрос:

– Лишних шнурков не найдется?

Рауль Ландрад опередил всех – протянул ему пару черных со словами:

– Держи. Три франка.

У солдата от удивления отвалилась челюсть. Габриэль порылся в вещевом мешке.

– Вот, возьми эти.

Жест был недвусмысленным – он отдавал шнурки даром. Рауль пожал плечами – «не хочешь, как хочешь»…

Счастливый обладатель шнурков плюхнулся рядом с Габриэлем.

– Ты мне жизнь спасаешь…

Габриэль покосился на хищный профиль Ландрада – тот уже проворачивал следующий гешефт, продавал товарищам сигареты. Поймав взгляд Габриэля, он ухмыльнулся, и тот подумал: «При случае он не задумываясь пнет меня ботинком по ребрам… а потом и по яйцам ударит…»

– Я попал на одежный склад одним из последних, – продолжил свой рассказ солдат, расстегивая китель. – Обувка осталась или совсем маленького, или огромного размера. Я выбрал те, что побольше, а шнурки мне не достались.

Вокруг засмеялись. Кто-то рассказал свой любимый анекдот, другой вспомнил смешную историю. Громадный парень продемонстрировал товарищам гражданские брюки, чем еще больше разрядил обстановку: временные неудобства не могли подорвать боевой дух солдат.

Проходившего мимо офицера окликнули вопросом:

– Ну что, мой капитан, мы наконец дадим им прикурить?

– Боюсь, останемся статистами, ребята… – сожалеющим тоном ответил тот. – На этом участке немцы пока наступать не собираются. А хоть бы и собрались! В Арденнах боши положат много народу…

– А оставшихся мы встретим по-нашему! – воскликнул кто-то.

Капитан улыбнулся и вышел из казармы.

На следующее утро, в семь часов, Габриэль отправился с докладом: его пункт связи получил сообщение, способное испортить капитану настроение. Значительные силы немцев замечены северо-восточнее Седана.

Когда о тревожной новости доложили генералу, он высокомерно отмахнулся:

– Оптический эффект! Арденны – самые лесистые горы Франции, не забыли? Отправьте туда три моторизованных подразделения, и на расстоянии они покажутся вам армейским корпусом!