Пепельная Луна - Ольга Фарбер

Тот, к кому мчалась «Скорая», тоже хотел, чтобы его мечты сбылись. Как Анна, как незнакомец на путях, как Соня, как она сама, как каждый человек на Земле. Значит, это общее, самое универсальное желание. My dreams come true – объединяющая всех фраза, в которой нет никакого двойного дна.

Может, так называется книга какого-нибудь очередного модного автора? Ведь выпрыгнула с обложки романа Милана Кундеры фраза «невыносимая легкость бытия» и пошла гулять по миру… А может, это строка из популярной песни? Почему бы и нет, очень похоже на правду. Как ей не пришло в голову проверить это сразу в Интернете.

– Толя, а ты не знаешь, какая сейчас самая модная песня у молодежи?

– «Орназ ста»! – с готовностью ответил Толик.

– Что-что? Это на каком языке?

– Да на английском, – и Толик фальшиво, но с удовольствием напел первую строчку.

– Поняла, – рассмеялась Катя. – Это «Гангам стайл».

– А я как сказал? – с недоумением спросил Толик.

Незнание английского языка компенсировалось тем, что радио в машине он слушал не просто часто, а всегда. Исключение составляли только поездки с Катей, она предпочитала тишину. Отдельных сил сотрудникам агентства стоила работа над музыкальными предпочтениями Толика. Как заправский водила, он любил шансон, но женский коллектив, составляющий абсолютное большинство, категорически не хотел колесить по Москве под «Мурку». Катя не считала Толика личным водителем, поэтому на важные сделки или просмотры он возил не только ее. Девушки-агенты улыбались Толику и ловили другую радиоволну. Постепенно вкусы Толика изменились, теперь он сам с удовольствием настраивал магнитолу и предпочитал «Серебряный дождь».

– Не-а, – ответил Толик после раздумья, показавшего Кате, что он действительно перебирает в уме знакомые созвучия. – Только вот «Леди ин ред» помню. Как переводится-то?

– Мои мечты сбываются.

– Мечты сбываются и не сбываются, любовь приходит к нам порой не та-а-а, но все хорошее не забывается, а все хороше-е и есть мечта, – фальшиво напел Толик, изо всех сил пытаясь подражать Антонову. Как многие, кому медведь наступил на ухо, он любил подпевать известным исполнителям. Но в отличие от многих, Толик еще и не стеснялся чужого присутствия, с удовольствием демонстрируя невольным слушателям отсутствие вокальных талантов.

Катя поморщилась, но промолчала. Слава богу, уже подъезжали к дому. Едва машина остановилась у подъезда, Катя выскочила и стала одной рукой судорожно искать в сумке ключи, ругая себя за то, что не приготовила заранее. Во второй руке были букеты.

– Катеринсанна, – крикнул ей в спину Толик. – Вещи же в багажнике! Давайте я подниму.

Точно, она совсем забыла про дорожную сумку, в которую положила часть вещей из берлинского чемодана, другую часть оставила на даче. Жизнь на два дома научила ее иметь два полноценных гардероба – на Николиной Горе и в Большом Гнездниковском. Она хотела было махнуть рукой – мол, бог с ними, с вещами, но вспомнила, что в сумке лежат подарки Соне, маме и бабушке, которые она успела купить в Берлине.

Катя вернулась к машине.

– Спасибо, Толя. Совсем забыла про вещи. Не сказал бы – я бы и не вспомнила.

Толик достал Катин саквояж из багажника и уже хотел двинуться с ним к подъезду. Встречая из поездок, он всегда доносил ее вещи до квартиры.

– Не надо, – решительно остановила его Катя. – Я сама.

Почему-то ей не хотелось, чтобы Толик видел, как она открывает дверь своей квартиры, обнимает и прижимает к себе Соню. В этот момент рядом не должно быть посторонних.

– Как скажете, Катеринсанна, – в недоумении протянул Толик. – Я тогда в офис погнал.

Катя открыла дверь лифта, машинально подумала: «Хорошо бы не поменяли на новый, как по всей Москве». Дверь громко лязгнула, и кабина поползла на пятый этаж.

«Будь дома, просто будь дома», – мысленно заклинала она Соню, подходя к двери квартиры. Хотя где ей быть в семь утра, как не дома?

Катя опустила саквояж на пол и вставила ключ в замочную скважину. Руки дрожали. Она провернула ключ три раза влево, но дверь не открылась. В панике Катя вынула ключ, вставила снова, до упора повернула вправо, закрывая замок, и снова влево: «Ну, открывайся! »

Не желая поверить в очевидное – дверь не открывается, – Катя дернула ее на себя, но без толку. Перестав заботиться о том, что лязг ключей нарушает утреннюю тишину подъезда, принялась судорожно крутить ключом в скважине туда и обратно, дергая дверь уже на каждом повороте, будто замок мог самостоятельно изменить принцип своей работы.

– Мама, ты?

Замок лязгнул изнутри. Соня в пижаме с мишками, которая давно стала ей мала, заспанно хлопала глазами. На щеке виднелась полоса от подушки. Значит, крепко проспала всю ночь на одном боку.

– Мам, ты чего так рано?

– Соскучилась, Совушка!

Самое ласковое семейное прозвище Сони придумала Анна Ионовна, сама Катя пользовалась им нечасто, в минуты наибольшей нежности.

– А чего ты ломилась-то? – зевнула Соня.

– Да не открывалась, представляешь. Я несколько раз пробовала открыть. Хорошо ты дома, а то пришлось бы вызывать мастера и замок менять, – Катя постаралась, чтобы голос звучал как можно более невинно и беззаботно.

– Вчера нормально открывалась, – Соня пожала плечами.

– Погоди, сейчас проверим, – Катя вставила ключ в замок и свободно провернула его на четыре оборота.

– Странно, у меня дальше третьего не шло…

Соня вопросительно посмотрела на нее и снова зевнула.

– Чайник поставить?

– Нет, Совушка, иди поспи еще, а то я тебя разбудила.

Соня кивнула и пошла в свою спальню.

– Возьми сразу деньги для девочки, чтобы не забыть.

– Для какой девочки? – В глазах Сони мелькнуло недоумение.

– Для однокурсницы, которая раком больна, – напомнила Катя.

– Ааааа, – Соня дурашливо хлопнула себя по лбу. У Кати сжалось сердце, таким знакомым, родным был этот жест: дочь с детства красноречиво изображала им крайнее раскаяние, когда что-то случайно забывала – совочек в песочнице на детской площадке, мешок со сменкой в школьной раздевалке.

– По сколько вы собираете?