Пепельная Луна - Ольга Фарбер

– Мальтийский болонк! – с гордостью сообщил им подошедший афроамериканец и аккуратно поправил сверкающий разноцветными каменьями ошейник собачки. – Мальтезе!

– Не убежит? – прошептала Надежда.

Вместо ответа афроамериканец, который, признаться, боялся того же и с опаской оглядывал окрестности и огромную помойку во дворе, пристегнул к ошейнику инкрустированный стразами поводок и протянул его Надежде. Больше всего он мечтал убраться отсюда поскорее, даже на родине в Бруклине он чувствовал себя спокойнее.

Надежда с опаской вынула Бон-Бона из переноски и прижала к лицу, он мгновенно лизнул ее в щеку нежно-розовым язычком. Она даже покраснела от удовольствия, сама от себя не ожидала.

– Ну что, пошли домой, Боня? – спросила она его и понесла на руках к подъезду.

* * *

В первый день своей новой жизни в Конькове Бон-Бон лежал на кровати. Он отказывался спускаться на пол и даже есть ароматный собачий корм с витиеватым названием на этикетке.

По дороге его растрясло, и этим объяснялось то, что любимца мадам Дилсон не взяли с собой на каникулы в Англию. Бон-Бона укачивало в самолете, мутило в поезде и подташнивало в машине.

Он был классической диванной болонкой, созданной для того, чтобы украшать собой интерьер, перемещаться из гостиной в ванную комнату и обратно – желательно на руках, дремать под неспешные салонные разговоры хозяйки и терпеливо притворяться плюшевым истуканом, оказавшись в руках хозяйских детей. По крайней мере, так думали госпожа Дилсон и он сам.

Отойдя от путешествия в удаленное от центра Коньково из нового монолитного дома в Большом Афанасьевском переулке, 28, апартаменты в котором господин Дилсон купил еще на стадии строительства, Бон-Бон с опаской огляделся. Всю жизнь его перевозили из одного прекрасного места в другое, еще более прекрасное. Стало быть, тут тоже должна находиться ванная комната с хрустальными люстрами и джакузи – еще больше, чем прежде, а ведь и в той он каждый раз, как его мыли, боялся утонуть. Не менее трех раз в день.

Очевидно, за стеной находилась кухня – оттуда пахло едой, а раз так, то там пряталась приставленная к нему филиппинка, которая готовила очередное блюдо из консервов или размешивала полезные для мальтийских болонок витаминные коктейли. Каждый день она приставала к нему с этими витаминами, беспрестанно терзала расческой, а главное – после каждой помывки опрыскивала одеколоном, потому что хозяйка хотела, чтобы от него хорошо пахло. На улицу филиппинка носила его на руках, а принеся обратно, мыла и душила еще более тщательно, поэтому гулять Бон-Бон не любил.

Сейчас на кровати Бон-Бон чувствовал себя в относительной безопасности, радовался, но и недоумевал временному затишью вокруг собственной персоны.

В это время Леня сидел за стеной на кухне и смотрел на часы.

– Как долго этот паразит будет валяться на моем месте? – строго спрашивал он Надежду Бенционовну. – Прошел уже час. Я тоже хочу полежать с газетой.

– Как тебе не стыдно, – тихо, будто Бон-Бон может услышать, понять и обидеться, увещевала его Надежда. – Собака пережила стресс, скучает по хозяевам. Он же не лает и не дерет обои. Подумаешь, лег на твое место. Иди посиди в кресле.

– Лучше пройдусь по району, – решил Леня.

– Ты… это, – осторожно попросила его Надежда Бенционовна, провожая до дверей, – объявление с дверей подъезда сними. Как-нибудь незаметно. Будто хулиганы сорвали.

– Может, еще насрать у мусоропровода? – пробормотал Леня, когда дверь за ним закрылась. Дверь подъезда с сорванным объявлением.

* * *

– Ой, а кто это у нас просыпается, ой, а чьи это глазки открываются?

Бон-Бон сонно приоткрыл один глаз и вопросительно уставился на Надежду, которая ласково почесывала его за ухом.

Его утро всегда начиналось с получасового расчесывания, поэтому он обреченно вздохнул и лег на спину: ежедневный ритуал без вести пропавшая филиппинка обычно начинала с живота, потому что в основном хозяева смотрели на Бон-Бона сверху и сбоку, стало быть, именно на спине и боках шерсть должна была быть начесанной в последнюю очередь и оставаться непримятой как можно дольше.

У Нади – он уже знал, как зовут приставленную к нему вместо филиппинки служанку, – видимо, не оказалось в доме расчески, потому что она принялась гладить его по животу пятерней. Нельзя сказать, чтобы Бон-Бону это не понравилось. По заведенной традиции он попеременно подставил ей оба бока и спину. Если его шерсть будет недостаточно пышной и это не понравится окружающим, он не виноват.