Могильщик. Цена покоя - Геннадий Башунов

Наконец, закончив суету, она уселась на одеяло напротив костра, и огонь заплясал в её глазах. Выражение лица могильщицы было сосредоточенным, но если всмотреться, можно различить в глазах то мечтательное выражение, то лёгкую тревогу, то скуку.

Велион стоял по другую сторону костра и смотрел на неё, смотрел, смотрел… Рука, облачённая в перчатку, непроизвольно тянулась к девушке, но, будто очнувшись, он отдёрнул её.

Нельзя вмешиваться в жизнь призраков прошлого.

Ещё горше будет развеять эту иллюзию.

Могильщица напряглась, будто что-то услышав. Её глаза расширились от удивления, губы шевельнулись. Взгляд быстро нашёл брошенный арбалет. Могильщица схватила оружие и, накинув капюшон, направила арбалет в сторону входа в храм.

Некоторое время она сидела неподвижно. А потом её губы зашевелились.

Велион развернулся. В проходе никого не было.

Никого.

А в эту секунду он мечтал о том, чтобы туда вошёл призрак черноволосого человека с угрюмым лицом. Чтобы с одежды этого призрака стекала вода, а его самого колотило от холода.

Это значило бы, что хотя бы его призрак на некоторое время почувствует себя живым.

Могильщик натянул мокрую одежду, взял рюкзак и пошёл прочь.

* * *

Жизнь Греста и раньше не стоила ломаной осьмушки гроша… Нет. Его жизнь не стоила даже выеденного яйца. Куска сгнившей верёвки. Корзины без дна.

Но сейчас он бы не дал за свою жизнь даже прошлогоднего снега.

Ограбив убитых жрецов Единого, он обогатился на полдюжины грошей. Жизнь начала казаться не такой уж и плохой – в конце концов, озверевший могильщик его не убил, и у него появились деньги на первое время. Возвращаться в Последний Причал не стал – это вызвало бы слишком много вопросов. Но все дороги куда-то ведут, поэтому приободрившийся бывший воришка уверенно зашагал на север.

На следующий день, оголодавший и уставший, Грест добрался до большого посёлка, который назывался Глаз Окуня. Ну, не то чтобы посёлок, а скорее местность, на которой то тут, то там были раскиданы когда отдельные рыбацкие хижины, когда кучки по два-три двора, а когда и целые деревни в семь-восемь дворов. Таверна в таком месте, конечно же, нашлась, и бывший воришка решил устроиться на первое время там.

В таверне он заказал такой обед, что хватило бы на двух Грестов, намётанным глазом определил служанку, которая за деньги согласилась не только принести обед и выпивку, но и постоять раком в конюшне, и уломал хозяина таверны немного скостить плату за постой, пообещав помогать по хозяйству. Первым пунктом был обед, вторым – служанка, а вот батрачить на кухне беглец вовсе не собирался. Он хотел рвать когти отсюда после первой же ночёвки.

Но хорошее расположение духа, охватившее Греста после еды и горячей любви со служанкой, беспрестанно покряхтывающей и спрашивающей, долго ли он там, нужно было обязательно подкрепить выпивкой. А какая выпивка без азартных игр? В карты здесь никто не играл, а вот в кости резались все, у кого имелся с собой хоть один медяк.

К ночи Грест подул все свои деньги и задолжал местному рыбаку семь грошей, за что был немедленно выброшен из таверны. Рыбак оказался не промах и заставил долг отрабатывать, а двое его крепких сыновей и троица не менее крепких друзей своими ухмылками давали понять, что за долги здесь ломают кости ничуть не менее охотно, чем в столице.

Так Грест стал рыбаком. На лодке одного из сыновей Щуки он ходил за рыбой, процеживая сетями, должно быть, каждый фут Крейны. Холод и голод преследовали бывшего воришку всё время. Только ночами, греясь у костерка в хлеву, он осознавал, что такое сухие ноги, но назавтра вновь забывал об этом. Единственное, к чему он привык – рыбья вонь, в какой-то момент он просто перестал её чувствовать. А вот омерзительная несолёная рыбья похлёбка с овсом подобного привыкания не вызывала, каждый раз комком вставая в горле.

– Отработаешь два месяца и вали куда хочешь, – говорил Щука, но Грест ему не верил.

Во-первых, он очень плохо работал. Беглец понимал это сам, но и сын Щуки напоминал ему об этом каждую минуту, неважно, ходили ли они по воде, проверяли сети или выгружали рыбу на берегу. Во-вторых, Грест прекрасно знал – люди вроде Щуки никогда не держат слова, и два месяца могут превратиться в годы. Он видел, как подобное происходило с должниками, шлюхами или просто людьми, не способными за себя постоять. «Нет, ты ещё не отработал. Это я решаю, когда ты отработаешь, а не ты. Сдохнуть хочешь, засранец? Забыл, что ты мне ещё должен? » – все эти фразы Грест слышал не раз.

Да и, если вдруг Щука окажется честнее, чем ожидал новоиспечённый рыбак, и его отпустят после двух месяцев работы, куда идти? «Не торопись. Да, ты уже мне не должен, но куда ты пойдёшь без гроша в кармане? Поработай ещё пару месяцев, а я тебе хорошо заплачу», – эти фразы он тоже слышал не раз, и они были ничуть не лучше предыдущих.

Грест потерял счёт дням. Его нос болел от беспрестанно текущих соплей, руки покрылись кровавыми мозолями от сетей, сутками он мучился от жестокого поноса, вызванного отвратительной похлёбкой.

Но как-то сын Щуки обмолвился, где отец держит деньги. Всего-то нужно потушить камин в кухне, выгрести из него золу, выкопать яму глубиной в два фута, и там лежал свёрток с монетами. По словам рыбака, куча денег – больше трёх крон. Ну разве не гениальный тайник для семейных сбережений?

Эта информация не давала Гресту спать следующие три ночи. В конце концов, он решился идти на дело, прекрасно понимая: если его застукают – убьют, если поймают после побега – убьют, если хоть кто-то вообще узнает, что у него с собой такая куча денег, – убьют. Но смерть уже не казалась такой уж и плохой альтернативой.

До поры до времени.

Застукали его прямо в тот момент, когда он выгребал золу из камина. Нашли даже в дыму, который заполнил всю кухню из-за того, что он, вытаскивая на первый взгляд потухшие угли, случайно поджёг соломенную циновку.

Его избили. Били сильно, больно и долго. Грест уже собирался отходить в мир иной, когда Щука взял его за волосы и оторвал окровавленное лицо от пола.