Город Спящих - Александр Матюхин

Легче было сделать так, как хотела Вика, в этом Тошик давно убедился. Он не мама, не воспитательница и не няня. Да и не готов был к такому повороту в своей жизни. Всего месяц назад Тошик собирался окончить десятый класс, подтянуть две тройки по географии и истории, а потом отправиться в летний лагерь вместе с друзьями-одноклассниками. А в лагере, если признаться, он хотел познакомиться поближе с рыжей Катькой Ольховой, подружиться, там, обменяться телефонами, всё такое… В его планы точно не входило путешествие на край света с малолетней сестрой на заднем сиденье.

Тошик свернул на обочину, вдавил педаль тормоза. Под колёсами захрустел гравий.

Дорога была узкая, неровная, извивалась до самого горизонта, обставленная с обеих сторон крохотными одноэтажными домиками, синими и серыми заборами, утыканная фонарными и электрическими столбами, как линялый старый ёж. Среди серого безлюдного однообразия выделялось невдалеке тёмное здание с широким крыльцом и даже с велосипедной парковкой. Над крыльцом висела табличка с надписью «САМОБРАНКА».

Вика выскочила первой. Перебежала на тротуар, присела перед цветами с ярко-рыжими бутонами.

– Смотри, какая красотища! Можно сорвать? На память! Я решила – хочу оставлять на память что-нибудь из каждого города, где мы останавливаемся. Можно?

В её кудрявую голову каждый день приходили новые мысли. Генератор нелепых мыслей.

– Завянут, – ответил Тошик, выбираясь из салона в вязкое желе духоты. – Нам придётся их выбросить. Вот и вся память.

Если подумать, воспоминания похожи на цветы. Они тоже вянут – их тоже выбрасывают. К концу жизни под ногами оказывается ковёр из высохших бутонов, стебельков и листьев, на которые ложится человек, чтобы погрузиться в вечный сон смерти.

– Я всё равно сорву. Один. Маме. – Вика дёрнула стебель, потянула, сдирая листья, надломила цветок и оторвала его. – Это будет подарок, когда мамочка проснётся.

– Сомневаюсь, что она проснётся… сегодня.

– Вечно ты ворчишь. Не знаю, что с тобой делать.

Мама всегда так говорила, когда расстраивалась от их плохих поступков.

Тошик посмотрел на Вику, которая нюхала сорванный цветок. А ведь она была очень похожа на маму – характером, внешностью, вот этой вот беззаботной лёгкостью и фантазиями. Кругом давящая на мозги жара, пахнет морем (настоящим, солёным, едким до безобразия), духота невыносимая, а Вика нюхает цветок, хихикает и о чём-то лопочет со своей куклой. Секретничают.

Тошик взял с собой шарик из фольги, зажал во вспотевшей ладони. Кончик красной верёвки безжизненно свисал между пальцев, будто взъерошенный хвост неведомого животного.

– Пойдём, посмотрим, что можно перекусить. До темноты надо ещё километров сто проехать.

– Думаешь, это не наш город? – Вика вложила ладошку в ладонь брата.

– Пока не знаю.

Тошик зашёл в кафе первым и сразу продрог от ледяного воздуха. Работал кондиционер, где-то играла музыка. Столики, выстроенные в два ряда по пять, были пусты. За стойкой справа стояла женщина, у которой был большой рот с напомаженными губами и синие овалы теней вокруг больших же глаз. Женщина смотрела телевизор, висящий под потолком. По телевизору показывали какую-то передачу без звука. Качество было дрянное, с помехами. Заметив посетителей, женщина лениво провела ладонью по седым волосам и пробормотала будто себе под нос:

– Людским духом пахнет.

Голос у неё оказался скрипучий. Как сказала бы мама: прокуренный так, что скоро лёгкие через горло вывалятся.

– В каком смысле? – не понял Тошик. – У вас поесть можно?

– Забронировано, – произнесла женщина, разглядывая посетителей. Откуда-то из-за её спины тянуло едва слышно: «И когда на море качка, и бушует ураган…» – Все столы. Готовим по спецзаказу. Лишней еды не держим.

– Но ведь пусто же.

– Это голова у тебя пустая. А столы заняты. Еды я вам не дам. Нужно ночь переждать, не слышали о таком? – Она втянула носом воздух, прищурилась и тяжело покачала головой. – Вы откуда вообще такие залетели? К нам, считай, давно уже никто не заглядывает. Заблудились, что ли?

Тошик почувствовал, как в кулаке медленно проворачивается шарик из фольги. Огрызок нити шевельнулся, завязался самопроизвольно в несколько тугих узлов. Вика охнула, крепче сжала ладонь.

– Пойдём отсюда, – шепнула она. – Не люблю рыбу. Хочу огурец или бутерброд с колбасой. Найдём?

– Уезжайте отсюда, – произнесла женщина ласковым, материнским голосом. – Нечего вам тут делать, детишки. Бегите, что есть мочи. И ничего не ешьте, ни крошки хлеба, ни капли воды до заката. Иначе обратной дороги не найдёте. Ясно вам?

Она ещё пару секунд разглядывала детей, потом отвернулась к телевизору. По экрану сквозь помехи мелькала реклама стирального порошка. А где-то из недр кафе лилась, с перебивками, мелодия из старого фильма.

– Пойдём. – Ещё раз шепнула Вика и потянула Тошика к дверям. – Ляльке тут тоже не нравится совершенно.

Когда они уже выходили, женщина сказала им в спины:

– Цветок выбросите. Не положено.

2

От навалившейся жары стало подташнивать. Тошик сглотнул, огляделся. Улица в обе стороны была пуста. Городок словно вымер. Всё здесь вдруг показалось неухоженным: оградки газонов с облинялой краской, щербатые бордюры, мусорные баки, обвитые хмелем (да ещё и прогнившие основательно, с пятнами ржавчины на боках), накренившиеся столбы с обвисшими проводами. Серое и унылое зрелище, в очередной раз напомнившее Тошику простую истину – без цели люди не живут, а выживают. Здесь жить было незачем.

Хотелось быстрее сесть в машину и уехать, особенно после слов странной женщины. Но как раз сейчас уезжать уже было нельзя. Тошик раскрыл ладонь, и они с Викой, прямо там, на крыльце кафе, несколько секунд наблюдали за шариком из фольги. Он как живой: крутился-вертелся, взмывал в воздух, будто кто-то невидимый подкидывал его. На измятых боках сверкало солнце. Красная нить извивалась, завязывалась в узлы, тут же развязывалась, слепо тыкалась в разные стороны.

– Это наш город, да? – повторила Вика. – Как в маминых книжках. Всё сходится. Мы приехали!

Тошик пожал плечами.

Как-то несколько лет назад папа взял его в одну долгую поездку: ехали четыре с половиной дня, останавливались на ночлег в отелях вдоль дороги, обедали на автозаправках, покупали ход-доги, в которых горчицы и кетчупа было больше, чем теста в булочках. Чем ещё занимались? Ах, да. Бесконечно болтали о разном, разглядывали тянущиеся по сторонам поля, дома, снова поля, столбы, леса и, наконец, горы. На бардачке у папы лежал такой же вот шарик фольги, обмотанный нитью. Лежал неподвижно до поры до времени. Но как-то раз он ожил – начал крутиться и подпрыгивать. Нить дрожала и вытягивалась в определённую сторону. Тогда отец сказал: «Похоже, мы нашли, что искали». Он сделался серьёзным. Мчались по узкой трассе к горам несколько часов без остановок. Остановились на закате. Шарик к тому моменту будто сошёл с ума. Он прыгал и бесновался в бардачке. А ещё от него как будто разлетались в сторону крохотные красные искорки.