Нераскрытая самость - Карл Густав Юнг

Статистический метод показывает факты в свете идеальной средней величины, но не дает никакого представления об их эмпирической реальности. Хотя идеальное среднее отражает некий неопровержимый аспект действительности, оно, тем не менее, может исказить истину и тем самым ввести нас в заблуждение. Особенно это справедливо в отношении теорий, основанных на статистике. Отличительной чертой реальных фактов является их индивидуальность. Если называть вещи своими именами, можно утверждать, что реальность состоит из одних исключений и что, соответственно, абсолютная реальность преимущественно иррегулярна. [2 - Иррегулярный – не подчиненный определенному порядку. ]

Об этом следует вспоминать каждый раз, когда речь заходит о теории, способной стать проводником на пути к самопознанию. Нет и не может быть никакого знания о себе, основанного на теоретических предположениях, ибо объектом этого знания является индивид – относительное исключение и воплощение иррегулярности. Следовательно, индивида характеризует не универсальное и стандартное, а, скорее, уникальное. Посему его следует понимать не как типичную, повторяющуюся единицу, а как нечто неповторимое и единственное в своем роде, заведомо не поддающееся познанию и не сравнимое ни с чем другим. В то же время человек как представитель биологического вида может и должен быть описан статистически; в противном случае о нем нельзя будет сказать ничего общего. С этой целью его необходимо рассматривать как единицу компаративную. В результате мы получим достоверный антропологический или психологический портрет абстрактного Homo sapiens, лишенного всех индивидуальных черт. Тем не менее для понимания человека именно эти черты имеют первостепенное значение. Если я хочу понять индивида, я обязан отбросить все научные знания о среднестатистическом представителе человечества, отказаться от всех теорий, дабы занять совершенно новую и непредвзятую позицию. Чтобы понять человека, необходим свободный и открытый разум, тогда как любые знания о человеке, равно как и любые представления о сущности человеческой природы, предполагают самые разные сведения о человечестве в целом.

Итак, о чем бы ни шла речь – о понимании другого человека или самопознании, – я должен оставить все теоретические предположения. Поскольку научное знание не только пользуется всеобщим уважением, но и представляется современному человеку единственным интеллектуальным и духовным авторитетом, понимание индивида обязывает меня совершить l? se majestе [3 - Букв. : «оскорбление величества» (фр. ). – Примеч. пер. ] – а именно, закрыть глаза на научное знание. Принести подобную жертву нелегко, ибо установка на научный подход предполагает чувство ответственности, избавиться от которого не так-то просто. Если при этом психолог оказывается врачом, который стремится не только классифицировать своего пациента с научной точки зрения, но и понять его как человека, ему грозит конфликт между двумя противоположными и взаимоисключающими установками: знанием, с одной стороны, и пониманием – с другой. Данный конфликт не может быть разрешен с помощью «или/или»; единственный способ его устранить – своего рода двустороннее мышление, то есть делать одно, не теряя из виду другое.

В свете того факта, что положительные аспекты знания в принципе действуют в ущерб пониманию, суждение, вытекающее из него, вероятно, будет носить несколько парадоксальный характер. Если судить с научной точки зрения, индивид есть не что иное, как единица, которая повторяется ad infinitum [4 - До бесконечности (лат. ). – Примеч. пер. ] и с равным успехом может быть обозначена буквой алфавита. С точки зрения понимания, напротив, высшим и единственным реальным объектом исследования выступает уникальный индивид, лишенный всех тех сходств и закономерностей, которые так дороги сердцу ученого. Всякий врач – прежде всего врач – должен четко осознавать это противоречие. С одной стороны, он вооружен статистическими истинами, усвоенными на студенческой скамье. С другой стороны, перед ним стоит задача вылечить больного, который, особенно в случае психических страданий, требует индивидуального понимания. Чем безличнее терапия, тем сильнее сопротивление пациента и тем ниже вероятность излечения. Психотерапевт ощущает себя вынужденным волей-неволей рассматривать индивидуальность пациента как существенный фактор в общей картине и соответствующим образом корректировать методы лечения. В современной медицине общепризнано, что задача врача состоит в лечении конкретного больного, а не абстрактной болезни.

Эта иллюстрация из области медицины представляет собой лишь частный случай проблемы образования и подготовки в общем. Научное образование главным образом зиждется на статистических истинах и абстрактном знании, а потому дает нереалистичную, рациональную картину мира, в которой индивид как сугубо маргинальное явление не играет никакой роли. Однако индивид как иррациональная данность есть истинный и подлинный носитель реальности; это конкретный человек в противоположность нереальному идеалу или «нормальному» человеку, к которому относятся научные утверждения. Более того, большинство естественных наук пытаются представить результаты своих исследований так, как если бы они возникли без вмешательства человека. Как следствие, вклад психики – неотъемлемый фактор – остается невидимым. (Единственным исключением, пожалуй, можно считать современную физику, которая признает, что наблюдаемое зависит от наблюдателя. ) Таким образом, и в этом отношении естественные науки рисуют картину мира, из которой человеческая психика заведомо исключена, тем самым представляя собой явную антитезу гуманитарным дисциплинам.

Под влиянием научных предположений не только психика, но и отдельный человек, да и вообще все индивидуальные события подвергаются нивелированию и размытию. Эти процессы искажают действительность, сводя ее к концептуальному среднему. Не следует недооценивать психологический эффект статистической картины мира: она оттесняет индивида в сторону, подменяя его анонимными единицами, собранными в массовые формации. Вместо конкретного индивида мы получаем названия организаций и, как кульминацию, абстрактную идею Государства как принципа политической реальности. В результате моральная ответственность индивида неизбежно вытесняется политикой государства (raison d’etat). Вместо нравственной и психической дифференциации личности мы имеем общественное благосостояние и повышение уровня жизни. Цель и смысл индивидуальной жизни (единственной жизни, которая реальна) заключаются уже не в индивидуальном развитии, а в государственной политике. Последняя навязывается индивиду извне и состоит в осуществлении абстрактной идеи, которая в конечном итоге имеет тенденцию перетягивать всю жизнь на себя. Индивид постепенно лишается права принимать нравственные решения относительно того, как именно ему жить; вместо этого им управляют, его кормят, одевают и обучают как социальную единицу, селят в подобающее ему жилье и развлекают в соответствии со стандартами, доставляющими удовольствие и удовлетворение массе. Правители, в свою очередь, являются такими же социальными единицами, как и управляемые, отличаясь от них только тем, что служат рупорами государственной доктрины. Им вовсе не обязательно быть личностями, способными к независимому суждению; в первую очередь они должны быть скрупулезными специалистами, абсолютно бесполезными вне своей сферы деятельности. Именно политика государства определяет, чему учить и чему учиться.

Кажущейся всемогущей государственной доктриной, в свою очередь, манипулируют во имя государственной политики люди, занимающие высшие посты в правительстве, где сосредоточена вся власть. Всякий, кто путем честных выборов или благодаря капризу судьбы попадает на одну из этих должностей, больше не подчиняется никому; отныне он сам есть политика государства и в рамках сложившейся ситуации вправе действовать по своему усмотрению. Вслед за Людовиком XIV он может сказать: «L’etat c’est moi» – «Государство – это я». Таким образом, он – единственный человек или, во всяком случае, один из немногих людей, которые могли бы проявить свою индивидуальность, если бы только знали, как отделить себя от государственной доктрины. Однако, как правило, все они становятся рабами собственных вымыслов. Подобная однобокость всегда психологически компенсируется бессознательными подрывными тенденциями. Рабство и бунт неразрывно связаны между собой. Отсюда соперничество за власть и крайняя подозрительность, пронизывающие весь организм сверху донизу. Более того, стремясь компенсировать свою хаотическую бесформенность, масса всегда порождает «Предводителя», который, как свидетельствуют многочисленные примеры из истории, неизменно становится жертвой собственного раздутого эго-сознания.