Нераскрытая самость - Карл Густав Юнг

Следовательно, приверженность какому-либо вероучению есть не столько религиозное, сколько социальное явление. Как таковое оно не дает индивиду никакой опоры. Для этого он должен полагаться исключительно на свое отношение к авторитету, не принадлежащему этому миру. Главный критерий здесь – не пустые слова, а психологический факт того, что жизнь индивида определяется не только эго и его мнениями или социальными факторами, но и в равной, если не большей, степени трансцендентным авторитетом. Основы свободы и автономии индивида закладывают не этические принципы, какими бы возвышенными они ни были, и не вероучения, пусть даже самые ортодоксальные, а эмпирическая осведомленность, непреложный опыт очень личной, взаимной связи между человеком и немирским авторитетом, действующим как противовес «миру» и его «разуму».

Данная формулировка не понравится ни массовому человеку, ни коллективному верующему. Для первого высшим принципом мышления и действия является политика Государства. Именно с этой целью его просвещали; соответственно, массовый человек признает за индивидом право на существование лишь в том случае, если тот становится функцией Государства. С другой стороны, верующий хоть и признает, что Государство имеет на него нравственные и фактические права, исповедует веру в то, что не только человек, но и Государство, которое им управляет, подчинены верховной власти «Бога» и что в спорных случаях решение остается за Богом, а не за Государством. Я предпочитаю воздержаться от каких-либо метафизических суждений по данному поводу, а потому оставлю открытым вопрос о том, является ли «мир», то есть феноменальный мир человека и, следовательно, природа вообще, «противоположностью» Богу или нет. Я могу только указать на тот факт, что психологическое противостояние между этими двумя сферами опыта не только подтверждается в Новом Завете, но и ясно проявляется сегодня в отрицательном отношении диктаторских государств к религии, а Церкви – к атеизму и материализму.

Подобно тому, как человек, будучи существом социальным, не может долгое время существовать в отрыве от общества, так и индивид никогда не найдет подлинного оправдания своему существованию и своей духовной и моральной автономии нигде, кроме как в немирском принципе, способном релятивизировать непреодолимое влияние внешних факторов. Индивид, не укрепившийся в Боге, не способен самостоятельно сопротивляться физическим и моральным соблазнам окружающего мира. Для этого ему необходим внутренний, трансцендентный опыт; только он может защитить его от неизбежного растворения в массе. Сугубо интеллектуальное или даже нравственное понимание тупости и моральной безответственности массового человека ведет не более чем к колебаниям на пути к атомизации индивида. Ему недостает движущей силы религиозного убеждения, ибо оно полностью рационально. Диктаторское Государство имеет одно большое преимущество перед буржуазным разумом: вместе с индивидом оно поглощает и его религиозные силы. Государство занимает место Бога; вот почему, с этой точки зрения, социалистические диктатуры суть религии, а государственное рабство – форма поклонения. Однако религиозная функция не может быть смещена и фальсифицирована без того, чтобы не вызвать тайных сомнений, которые немедленно подавляются, дабы избежать конфликта с доминирующим стремлением к массовому сознанию. Результатом, как и всегда в таких случаях, оказывается сверхкомпенсация в виде фанатизма, который, в свою очередь, используется как инструмент ликвидации малейших очагов сопротивления. Свободное мнение удушается, а нравственные решения безжалостно подавляются под тем предлогом, что цель оправдывает средства, даже самые гнусные. Политика Государства возводится в статус вероучения, лидер или партийный вождь становится полубогом по ту сторону добра и зла, а его сторонников почитают как героев, мучеников, апостолов, миссионеров. Существует только одна истина и никакой другой. Она священна и неприкосновенна. Всякий, кто думает иначе, еретик, которому, как мы знаем из истории, угрожают всевозможными неприятными вещами. Только партийный вождь, в руках которого сосредоточена политическая власть, может достоверно толковать государственную доктрину, что он и делает – так, как ему заблагорассудится.

Когда индивид становится социальной единицей номер такой-то, а Государство возводится в ранг высшего принципа, следует ожидать, что религиозную функцию тоже затянет в этот водоворот. Религия, как тщательное изучение и учет определенных невидимых и не поддающихся контролю факторов, есть инстинктивная установка, свойственная только человеку. Проявления этой установки заметны на протяжении всей человеческой истории. Ее очевидная цель состоит в поддержании психического равновесия, ибо естественный человек обладает не менее естественным «знанием» того, что его сознательные функции могут в любой момент быть нарушены неконтролируемыми событиями, происходящими как внутри, так и снаружи его. По этой причине он всегда стремился подкрепить любое трудное решение, которое могло иметь важные последствия для него самого и других, соответствующими мерами религиозного характера. Невидимым силам приносят подношения, произносят молитвы, совершают всевозможные торжественные обряды. Везде и во все времена существовали rites d’entrеe et de sortie [5 - Букв. : «обряды входа и выхода» (фр. ). ], в которых рационалисты, неспособные к психологическому прозрению, усматривали лишь магию и суеверие. Но магия, прежде всего, вызывает психологический эффект, важность которого не следует недооценивать. Свершение «магического» действа дает человеку чувство безопасности, которое абсолютно необходимо для осуществления принятого решения, ибо решение всегда несколько однобоко, а потому совершенно справедливо воспринимается как риск. Даже диктатор считает нужным сопровождать акты государственной власти не только угрозами, но и всевозможными торжествами. Духовые оркестры, флаги, знамена, парады и шествия в принципе ничем не отличаются от церковных процессий, канонад и фейерверков, призванных отпугнуть демонов. Вот только демонстрация государственной мощи порождает коллективное чувство безопасности, которое, в отличие от религиозных шествий, не обеспечивает индивиду никакой защиты от его внутренних демонов. Следовательно, он будет все больше цепляться за Государство, то есть за массу, подчиняясь ей как психически, так и морально и делая последний шаг на пути к собственной социальной депотенциации. И Государство, и Церковь требуют энтузиазма, самопожертвования и любви; религия предполагает «страх перед Богом», и диктаторское государство всеми силами стремится обеспечить надлежащее устрашение.

Когда рационалист бросает свои главные силы на борьбу с волшебным эффектом ритуала, подкрепленным традицией, он в действительности не попадает в цель. Он упускает из виду самое главное – психологический эффект, хотя обе стороны используют его в противоположных целях. Аналогичная ситуация наблюдается и в отношении их основных задач. Задачи религии – спасение от зла, примирение с Богом, вознаграждение в загробной жизни и т. д. – превращаются в мирские обещания хлеба насущного, справедливого распределения материальных благ, всеобщего процветания в будущем и сокращения рабочего дня. То, что до исполнения этих обещаний столь же далеко, как до рая, представляет собой еще одну аналогию и подчеркивает тот факт, что массы были обращены в сугубо мирскую веру, превозносимую с точно таким же религиозным пылом и снобизмом, которые вероучения демонстрируют в противоположном направлении.