Идеальный парень - Алексис Холл

– Мне нужен адвокат? Начинает казаться, что проблема заключается в моей сексуальной ориентации, а не в моем неподобающем поведении.

– Конечно, так и есть. – Доктор Фэрклаф раздраженно махнула рукой. – Для гомосексуалиста вы ведете себя неподобающим образом.

Алекс следил за нашим диалогом с таким увлечением, словно оказался на Уимблдонском турнире. И я слышал, как он пробормотал себе под нос «для гомосексуалиста вы ведете себя неподобающим образом», делая заметки.

Я постарался ответить ей как можно более рассудительным тоном:

– Знаете, я ведь могу засудить вас за такие слова.

– Можете, – согласилась доктор Фэрклаф. – Но вы не найдете себе другой работы, а мы вас сразу же уволим. Кроме того, вы как человек, занимающийся сбором средств, прекрасно понимаете, что денег у нас нет, поэтому все судебные разбирательства – бессмысленны.

– Значит, вы пригласили меня сюда только для того, чтобы немного взбодрить своими гомофобными высказываниями?

– Ох, О’Доннелл, перестаньте! – вздохнула она. – Вы же знаете, меня совершенно не волнуют ваши сексуальные предпочтения. Кстати, вы знали, что тли размножаются партеногенезом? Но, к сожалению, у некоторых наших спонсоров иное отношение к этому феномену. Разумеется, я не хочу всех их обвинять в гомофобии. И я думаю, многие из них с удовольствием посетили бы мероприятие, которое устраивает приятный молодой гей. Но при этом вы должны произвести на них впечатление человека надежного и не представляющего угрозы.

Мой гнев, как и все мои мужчины, не задержался со мной надолго. Он исчез, оставив меня разбитым и с ощущением собственной никчемности.

– И все равно, ваши высказывания гомофобны.

– Вы можете сами позвонить им и все объяснить, но я сомневаюсь, что после этого они захотят пожертвовать нам деньги. А если вы не сможете найти людей, которые будут снабжать нас деньгами, то ваша работа на нашу организацию окажется абсолютно бесполезной.

Вот теперь мне снова стало страшно.

– Кажется, вы сказали, что не собираетесь увольнять меня.

– Пока «Жучиные бега» проходят успешно, вы можете посещать любые бары и наряжаться какими угодно животными.

– Супер!

– Но сейчас, – она бросила на меня холодный взгляд, – но сейчас в глазах общества у вас сформировалась репутация извращенца-наркомана, который ходит с голой задницей и домогается всех подряд. И такая репутация отпугивает наших главных спонсоров. А мне не стоит вам напоминать, что у нас их и без того осталось крайне мало.

Возможно, сейчас был не самый лучший момент, чтобы рассказывать ей о письмах, которые я получил сегодня утром.

– Так что же мне делать?

– Реабилитироваться. И как можно скорее. Вы должны снова вернуться к образу безобидного содомита, чтобы люди, которые отовариваются в приличных супермаркетах, могли без страха и даже с гордостью представлять вас своим друзьям, придерживающимся леволиберальных взглядов.

– Знаете, вот сейчас вы меня очень, очень сильно оскорбили.

Она пожала плечами.

– Дарвина тоже оскорбляли осы-наездники. Но, к его большой досаде, они и не думали вымирать.

Если бы у меня была хотя бы крошечная, как комариное яичко, капля гордости, я тут же вышел бы из кабинета. Но гордости у меня не было совсем, поэтому я остался.

– Я не могу контролировать все, что пишут обо мне в прессе.

– Еще как можешь, – возразил Алекс. – Это просто.

Мы оба уставились на него.

– У меня есть приятель по имени Малхолланд Тарквин Джонс, мы вместе учились в Итоне. Пару лет назад он попал в ужасно неприятную ситуацию. Там было какое-то недоразумение с угнанной машиной, тремя проститутками и килограммом героина. Газеты выставили его чудовищем, но он тут же объявил о своей помолвке с очаровательной наследницей из Девоншира, и после этого журнал Hello стал регулярно публиковать его фотосессии с пикников и приемов.

– Алекс, – медленно сказал я, – ты ведь знаешь, что я гей, и именно об этом был весь предыдущий разговор.

– Ну, вместо наследницы у тебя может быть наследник.

– Я не знаю никаких наследников любого пола.

– Да неужели? – с искренним удивлением спросил он. – А к кому же ты тогда ездишь в Аскот?

Я закрыл лицо руками. Я был на грани и с трудом сдерживал слезы.

И снова доктор Фэрклаф взяла ситуацию в свои руки.

– В словах Тводдла есть смысл. Мне кажется, если у вас появится достойный партнер, это в скором времени исправит положение.

Я изо всех сил старался не думать об ужасном фиаско, которое потерпел с Кэмом в «Подвале». Но теперь воспоминания об этом вечере снова захлестнули меня, и я почувствовал себя униженным.

– Да я даже недостойного партнера не могу себе найти.

– Ну это, О’Доннелл, не моя проблема. Ступайте. Я и так потратила почти все утро, отвечая на письма, а потом и на разговор с вами.

С этими словами она повернулась к своему монитору и ушла в чтение. Вид у нее был такой сосредоточенный, будто я вовсе перестал существовать. Но в тот момент я бы не возражал, если бы это произошло на самом деле.

Когда я вышел из кабинета, у меня закружилась голова. Я закрыл ладонью лицо и понял, что мои глаза были влажными.

– Господи, – проговорил Алекс. – Ты что, плачешь?

– Нет.

– Хочешь, я тебя обниму?

– Нет.

Но он все равно меня обнял и неуклюже погладил по волосам. Кажется, то ли в школе, то ли в университете Алекс серьезно занимался крикетом – насколько вообще можно серьезно заниматься спортом, подразумевающим, что ты в течение пяти дней ешь клубнику и медленно прогуливаешься по полю, – и я обратил внимание на то, что его тело идеально подходило для крикета: худое, поджарое, мускулистое. В довершение от него невообразимо здорово пахло, так пахнет только что скошенная трава. Я уткнулся лицом в его дизайнерский кашемировый кардиган и издал звук, который, надеюсь, не был похож на рыдания.

Алекс, к его чести, сохранил абсолютное спокойствие.

– Тише, тише. Знаю, доктор Фэрклаф бывает иногда ужасно противной, но это еще не светопреставление.

– Алекс, – я всхлипнул и тихонько вытер нос, – «это еще не светопреставление» не говорят уже лет двести.