Жизнь одна - Иван Карасёв

– Да, видать он, – недовольно пробурчал Каблуков – придётся вылезать из такого бодрящего ложа, – и чего его нелёгкая принесла, неужели вино у них кончилось?

Каблуков резво выскочил из воды, скинул под куст мокрые кальсоны, торопливо вытерся хозяйским махровым полотенцем и натянул галифе. Перевёл дух и спросил у постового:

– А каска американская на нём?

– Она, товарищ старший лейтенант! И без гимнастёрки, в одной нижней рубахе.

– Ну тогда дело – швах (это еврейское словечко он слышал в украинских местечках, очищенных немцами от потомков Моисея)! И тихонько, себе под нос:

– Он, едрёна корень, ещё, видать, совсем косой, – потом громче добавил, – Лизунова предупреди, чтоб не высовывался.

Эту каску с заводской, а не самодельной, как у немцев бывало, сеткой Выгоревский выменял у другого американца, сержанта-артиллериста, готового Родину продать ради дружбы с важным, внушительного телосложения и роста, русским майором (Выгоревский сразу понял, что заокеанские союзники вполне понимают немецкое слово «Freund» и нещадно его эксплуатировал). Теперь комбат любил покрасоваться в красивой и удобной американской каске, когда не рисковал попасться на глаза строгому до придирчивости комдиву, потому что комполка такие лёгкие шалости боевому офицеру прощал.

Тем временем виллис с союзными номерными знаками свернул с трассы и покатил к усадьбе по узенькому, в одну машину, асфальту. Выгоревский вёл быстро и уверенно, как будто совсем и не пил три дня. Он не стал въезжать в ворота, а свернул с дороги и лихо затормозил прямо перед носом слегка напрягшегося Каблукова. Тот только-только успел замотать портянки и сунуть ноги в сапоги. Можно сказать, к встрече начальства готов, почти готов – гимнастёрка с ремнём остались в траве рядом с мокрыми кальсонами. Но зато они были с комбатом на одной, так сказать, волне – в белоснежных нижних рубахах, на которых погоны отсутствовали по определению. Почти как в бане, там все равны.

Комбат не спеша покинул машину и явился взору невысокого Каблукова во всю свою стать. Рослый, сильный – мускулы играют под рубахой, с большими залысинами между вьющимися волосами смоляного окраса с редкой проседью на висках и длинным, крючковатым носом, при практически полном отсутствии переносицы между чёрными навыкате глазами Выгоревский не оставлял никаких сомнений насчёт своей национальной принадлежности. Но даже самые заядлые полковые антисемиты уважали его, это был лучший комбат, умный, смелый, порой до бесстрашия, не без слабостей, конечно, на отдыхе, но у кого ж их нет?

– Здорово, Каблуков, – протянул руку комбат, мол, никакой официальщины, – водные процедуры?

– Так точно, Зиновий Ефимыч, – подстраиваясь под тон начальника, миролюбиво, стараясь не выдавать брезгливости, отозвался Каблуков – он терпеть не мог запаха перегара, а от комбата исходили такие ароматы, что невольно хотелось зажать пальцами нос и как можно быстрее покинуть приятное общество непосредственного начальника.

– Всё нормально у вас?

– В порядке, товарищ майор, народ отдыхает, но не расслабляется, если что, мы наготове, но, по-честному, без войны оно лучше.

– Кто б спорил, как говорил мой сосед Мойше Абрамыч! Слушай, лейтенант, выпить хочешь? – Комбату явно надоели свои собутыльники, и он искал новую компанию, вот и прикатил в третью роту на «проверку».

Каблуков сразу представил себе во что выльется безобидное предложение и попробовал отказаться. Ему не хотелось участвовать в затяжной попойке с пьяными дебошами и непредсказуемыми выходками, а по ним Выгоревский был специалист.

В польском городке Лешно, когда ждали пополнение после утомительного и дорого обошедшегося броска от Вислы к Одеру, подвыпивший комбат, столкнувшись на улице с двумя сержантами с дивизионного продсклада, приказал им чистить трофейной лошади задницу. «Надо содержать животное в чистоте, товарищи сержанты! От него гораздо больше пользы, чем от вас! » – приказал Выгоревский, вглядываясь в растерянные кругленькие физиономии тыловиков. Фронтовая братия недолюбливала складских, считая их (зачастую заслуженно) мелкими воришками. Те долго отнекивались, но комбат-3 был неумолим: «Смотрите она сама не может, немецкие изверги по своему дурацкому орднунгу ей хвост коротко обстригли. Давай, мужики, поработайте! Это приказ! » Для пущей убедительности Выгоревский положил правую руку на застёгнутую кобуру. Продскладовцы такого напора не выдержались и сдались. И под улюлюканье бойцов Выгоревского выполнили приказание. История получила огласку, но комдив замял дело, правда и представление на очередной орден завернул. Батальон первым вышел к Одеру, но наградили за это другого комбата.

Поэтому Каблуков, не желая участвовать в следующем приключении Выгоревского, вяло попытался отвертеться:

– Честно говоря не очень, что-то мутит меня сегодня, колбаса какая-то странная вчера была, больно жирная.

– Ерунда, хорошая у них колбаса. Давай, лейтенант, и повод есть. За последние бои многих представили к наградам. В дивизии ничего не похерили, а дальше всё пойдёт как по маслу. Тебе «Отечественная война второй степени» будет. Сам подписывал представление.

Каблуков постарался продемонстрировать безразличие к приятному, но ещё не совсем состоявшемуся событию, однако получилось не очень естественно. Он сразу увидел себя с двумя орденами на правой стороне груди – к Красной звезде добавится новый – и медалькой слева. Выглядело вполне солидно. Выражение удовольствия на его лице не ускользнуло от внимательных глаз комбата.

– Доволен, вот и прекрасно!

– Ну разве что по чуть-чуть.

– По чуть-чуть, – радостно согласился комбат, повернулся к заднему ряду сидений виллиса и откинул промасляную ветошь. Под ней в ячейках аккуратного деревянного ящичка красовалась дюжина бутылок с этикетками на немецком языке, – вон оно, только слабенькое ихнее пойло, не водка, кислятина, много не выпьешь. А шнапса в погребе было на понюшку табаку, наши органы внутреннего сгорания, – Выгоревский хлопнул себя по едва наметившемуся брюшку, – сразу всё выработали. Майор достал один пузырь с надписями «RIESLING MOSEL» и поставил на капот. Вытащил из кармана припасённый заранее штопор, принялся открывать.

– Но по чуть-чуть, Зиновий Ефимыч!

– Кнешно, – недовольно буркнул тот, – тебе закуски надо? А то я так.

– Тоже попробую так, – заедание прозрачной, с капелькой желтизны, жидкости рисковало затянуть мероприятие.

Отказать было нельзя не только потому, что это был комбат. Выгоревского в батальоне уважали и за глаза звали «батей». И не за четыре ордена: чем дальше от передовой, тем порой больше наград красовалось на гимнастёрках героев тыла. Настоящий фронтовик, окопник с почти четырёхлетним стажем, от пуль не прятался в штабе, трижды ранен, всё говорило в пользу комбата, лишь за это он был достоин уважения. Однако солдаты, а точнее, их солдатский телефон рассказывал прежде всего другое: то, как их майор стоял на своём, отказываясь гнать батальон в самоубийственную атаку.