О чем говорят женщины - Алиса Лунина

После звонка в Петербург Лена поняла, что Андрея она потеряла. Хотя можно ли потерять то, что тебе и не принадлежало? Как бы там ни было, ей надо жить дальше. Жила же она до Андрея?

«Вот именно! И притом ты прожила без него большую часть своей жизни, – убеждала Ляля, – так что я тебя умоляю – не разводи трагедь! » Однако же без Андрея у Лены теперь жить не получалось и выходила одна сплошная вот именно что «трагедь». И единственным плюсом этой самой трагедии было то, что Лена стала лучше петь, проникновеннее, что ли… Даже Глебова это отметила, хотя Вера была скупа на похвалу.

Лена сказала себе, что должна забыть Андрея и, отрезав все пути в прошлое, выбросила телефонную сим-карту с номером, который давала Андрею. Вот так – теперь ни он, ни она друг другу не позвонят.

Глава 3

В середине января Лена уехала с группой на гастроли. Города сменяли один другой. Лена не особенно следила за географией – Дальний Восток, Урал, Сибирь; мысленно она находилась рядом с Андреем. Внутри все болело, как будто в нее попал снаряд и серьезно ранил. Плохо было до физической немощи и тошноты. На последнем концерте в сибирском городке Лена вдруг почувствовала, что сейчас ее вырвет прямо на сцене, что вряд ли понравится Глебовой. Она еле-еле продержалась и рванула за кулисы, как только Вера закончила концерт.

В конце февраля группа Глебовой вернулась в Москву.

– Выглядишь, извини, не очень, – выдала при встрече честная (убивать таких надо! ) Ляля. – Хреново выглядишь, Лен. Словно ты не с гастролей, а из заключения вернулась.

– Что-то мне и впрямь нехорошо, – призналась Лена, расстегивая шубу и проходя в квартиру. – Мутит все время. Нельзя мне, наверное, столько летать, от перелетов этих такая тошниловка.

– Тошниловка и от другого бывает, – резонно заметила опытная в амурных делах Ляля, – ты бы проверилась.

Лена так и застыла с шубой в руках – неужели правда?

Оказалось – правда. Долетались они с Андреем. При этом летали вместе, а расхлебывать придется ей одной. А Вера Глебова, между прочим, просила ее не беременеть!

Девчонки, узнав о Лениной беременности, собрали женсовет.

– Так рожай, что такого? – высказалась Ева.

Лена залилась слезами:

– Кому рожай? Для кого? И из коллектива меня попрут!

– А давай я этого твоего академика найду! – выпалила Ляля. – Из- под земли достану! Пусть женится! А не то я ему такую жизнь устрою!

Лена вытерла слезы:

– Нет. Вот этого не надо!

– Лен, ты подумай хорошо, ладно? – попросила Таня. – Просто знай, что мы с мамой тебе всегда поможем, если что…

И Лена думала. Целую ночь. Испытывая при этом всю гамму эмоций – любовь к Андрею, ненависть к нему же (ну ясно – заморочил ей голову, а сам и думать о ней забыл), страх (Глебова попрет ее из группы, как только узнает о беременности) и сомнения: а что я смогу дать этому ребенку, мать- одиночка без работы и без квартиры? !

Что же делать? Возвращаться на Север? Лена представила лицо Лили. «Здрасте, Лилия Евгеньевна, а я вот вернулась. Извините, что не оправдала ваших надежд».

Позже она много раз снова и снова возвращалась в ту ночь. Эх, если бы тогда можно было отсечь эти подлые, трусливые мысли волшебным мечом (что там у них в сказках – меч-кладенец? ), сказать себе, что ты дура-дура, ну какое тебе дело до того, что подумает Глебова или кто бы то ни было на свете? ! У тебя будет ребенок! Ребенок! И ты ради него сможешь все! Вы вдвоем все сможете! И не думай больше ни о чем, а покупай распашонки и доверься судьбе – все будет хорошо. Но это она сейчас все знает-понимает, теперь, когда ребенка нет. А тогда ее сковала какая-то преступная слабость, трусость. Испугалась, струсила, предала. Себя предала. Что себя предала – она поняла уже в то утро, когда сделала аборт. Было такое серенькое утро на переломе зимы и весны, когда вокруг все такое болезненное, когда сама природа, кажется, пребывает в хандре.

«А не будет ребенка! » – вдруг как-то очень ясно поняла Лена, согнулась пополам от боли и завыла.

А вскоре выяснилось, что после аборта у нее началось сильное осложнение. Позже Ляля удивлялась: «Ну дела, кому-то на аборт сходить – все равно что к зубному, плановый осмотр раз в год, а ты, Морозова, даешь! Чуть концы не отдала! » Но сама Лена знала, почему с ней это случилось.

Она сочла, что ее тяжелое, на грани смерти, состояние – несомненное благо, потому что в забытьи физической боли можно было не думать ни о ребенке, ни об Андрее. Можно было вообще ни о чем не думать. Все происходящее Лена воспринимала стоически, как наказание. А может, она надеялась физической болью и страданием искупить свою вину перед этим нерожденным ребенком? Как бы там ни было, плохо ей было так, что болело – на разрыв. Особенно когда врачи сообщили, что детей у нее больше никогда не будет.

В больнице она провела две недели. Гастроли с группой, конечно, пришлось отменить. На вопрос Глебовой: «Что случилось? » – Лена сначала не знала, что ответить, потом сослалась на «непредвиденные обстоятельства».

Глебова пообещала ее уволить: «Ты мне гастроли срываешь, что, не могла предупредить про свои обстоятельства? !»

Но потом случилось нечто странное. Через несколько дней Вера приехала к Лене в больницу. Глебова вошла в палату – никаких звездных замашек, во взгляде сочувствие. Оказалось, что ей кто-то из девочек из группы, рассказал о том, что с Леной случилось. Вера села на краешек Лениной кровати, спросила, зачем Лена это сделала.

Лена пожала плечами:

– Наверное, испугалась. И ребенок этот был никому не нужен. Да и вы сами говорили, что из группы уволите.

– Что ж ты, дура, наделала! – схватилась за голову Вера.

И что-то в ее голосе, в глазах промелькнуло такое человеческое, женско-сестринское, что Лена заплакала.

– У меня вот детей нет, как ты знаешь, – сказала Вера, – тоже испугалась в свое время. Потом внушила себе всякую хрень про жизнь для искусства, служение сцене. А сейчас думаю, да к черту все: сцену, поклонников! Если бы все сейчас вернуть, я бы, конечно, родила. Но ведь не вернешь. – Вера осеклась, закусила в губах горькую усмешку.