Романовы. Пленники судьбы - Александр Боханов

О детских и отроческих годах Царя Алексея Михайловича известно чрезвычайно мало. Семейный уклад Царской Семьи был делом заповедным; в этот мир мало кто был допущен, а кто и имел доступ хранил всегда молчание. Никаких личных «дневников» на Руси тогда никто не вел; не существовало традиции, да и «мемуаров» никто писал. Их эпоха наступит только в следующем, XVIII веке. Потому и свидетельств о воспитании, образовании, времяпрепровождении юного Алексея Михайловича, да и вообще о внутреннем укладе жизни Царского Дома сохранилось чрезвычайно мало.

Известно только, что Алексея Михайловича, еще не достигнувшего пятилетнего возраста, начали учить грамоте. С малолетства, кроме разных игрушек и музыкальных инструментов, дедушка его, Патриарх Филарет, начал дарить ему книги. В десять лет у Царевича уже была своя «библиотека», состоявшая главным образом из книг Священного Писания и богослужебников.

В учителя к нему определили дьяка Василия Прокофьева, считавшегося «великим грамотеем». В свои зрелые лета Алексей Михайлович приятно удивлял «гостей из Европы» своей образованностью и кругозором. Один из иностранцев, имевших возможность общаться с Царём, потом написал, что «посвящая немало времени на чтение книг, он приобрел основательные познания в науках естественных и политических».

Исключительное место в жизни молодого Алексея Михайловича принадлежало боярину Борису Ивановичу Морозову (1590–1661), которого Царь Алексей глубоко чтил до самой кончины последнего и даже счёл необходимым присутствовать на погребении боярина, что являлось случаем из ряда вон выходящим.

Борис Морозов оставил заметный след на страницах истории в первую очередь потому, что Царь Михаил Фёдорович в 1634 году назначил его «дядькой» к своему сыну Алексею, одновременно присвоив воспитателю боярское звание.

В компетенцию боярина Морозова входила вся система жизнеобеспечения и обучения будущего наследника Престола. Он, ставший позже одним из крупнейших земельных магнатов на Руси, был «своим» в Царском дворце, куда он был взят «на жительство» еще в 1615 году. Прослыл умным и чрезвычайно образованным человеком, за что его ценили и Царь Михаил, и, что особенно показательно, Патриарх Филарет, мало к кому имевший личное расположение.

Под попечительством боярина Морозова Алексей Михайлович рос тихим, образованным юношей; владел в совершенстве чтением и письмом (самостоятельно читал Псалтырь уже в семилетнем возрасте), знал назубок множество молитв и весь церковный богослужебный чинопорядок. Он всегда неукоснительно соблюдал посты, к чему его по требованию деда – Патриарха Филарета – начали приучать с двухлетнего возраста.

С ранних пор мальчик был необычайно строг к себе, не делая себе никаких послаблений. В Великий пост обедал только три раза в неделю, а в остальные дни кушал в день только по куску чёрного хлеба, по солёному грибу и огурцу и даже почти не пил воду. В церкви он стоял по пять-шесть часов кряду, клал по тысяче земных поклонов, а то и больше, и никогда потом не испытывал никакого «изнеможения». По точной характеристике известного историка В. О. Ключевского (1841–1911), это был «истовый древнерусский богомолец».

Один из современников-католиков с некоторым даже удивлением констатировал: «Большую часть дня он употребляет на дела государственные, немало также занимается благочестивыми размышлениями, и даже ночью встаёт славословить Господа песнопениями Венценосного Пророка (Царя Давида)… Посты, установленные Церковью, соблюдает так строго, что в продолжение сорока дней перед Пасхой не пьет вина и не ест рыбы. В напитках очень воздержан и имеет такое острое обоняние, что даже не может подойти к тому, кто пил водку». Это написано об Алексее Михайловиче последних лет его жизни, но указанные качества и привычки ему были присущи с ранних лет.

Алексея Михайловича отличали с молодости великодушие, незлобивость и сострадательность к чужому горю. Он сам говорил, что «нас Бог установил, чтобы беспомощным помогать». Он всегда проявлял сочувствие к чужому горю и никогда не стеснялся выражать его особенно тем, кто ему был хорошо знаком. Потому этого Царя чтили, почитали, уважали, но перед ним никогда не трепетали; леденящий душу смертный страх никогда не овладевал теми, кто общался с Самодержцем.

В качестве показательного примера царского великодушия и сострадательности можно сослаться на случай с «ближним боярином» Н. И. Одоевским (†1689), который был «дружкой» на свадьбе Алексея Михайловича с М. И. Милославской в январе 1648 года. Сам Одоевский был значительно старше Царя; известно, что службу он начал ещё в 1618 году, а боярство получил в 1640 году. Он был женат на Евдокии Фёдоровне Шереметевой (†1671), от которой имел пятерых детей.

Страшное горе в доме Одоевских случилось в ноябре 1653 года, когда первенец, радость отца и матери, молодой Михаил Никитич Одоевский скончался. В этот момент Никита Одоевский исполнял «царскую службу» – находился в качестве первого воеводы в Казани. И повелитель Руси-Московии, имевший двадцать четыре года от роду, сочувствуя всем сердцем верному сподвижнику, пишет пространное письмо в Казань, утешая убитого горем отца.

Послание – поразительный по яркости слова и силе искренности документ, раскрывающий во всей красе душевные качества Самодержца всея Руси. Естественно, что Царь по своему статусу никому писать был не обязан, тем более касательно чьих-то семейных дел. Все подданные считались «холопами», «рабами», а Хозяин Земли Русской не имел никаких перед ними официальных обязательств, но имел, как христиан, неофициальные – морального свойства. И Царь их проявил, совершенно не думая о том, что этим может якобы «уронить достоинство сана».

Послание Алексея Михайловича от 21 ноября 1653 года совершенно не напоминает обращение хозяина к своему слуге; это – слово доброго пастыря, утешающего раненную горем душу своего чада. Царь рассказывает воеводе историю «огненной болезни» [2 - Горячка, лихорадка. ] Михаила, очевидцем которой он был, продолжавшуюся «три недели без двух дней». Самодержец посещал поместье Одоевских в подмосковном селе Вешняки и передавал отцу в послании, как он с его сыном поводил время, что тот говорил до болезни и вовремя неё. Он рассказывал и о симптомах болезни Михаила; как она начиналась, как протекала, а затем как Михаила Одоевского причащали и как он преставился. Смерть его оказалась «тихой», юноша «как уснул»; не было «ни рыданий, ни терзаний».

Далее Царь увещевает своего верного слугу, чтобы тот «не горился через меру», чтобы «Бога не прогневать». И напоминает, что сына Одоевского «Бог взял» в «небесные обители», а Вседержитель «всё на лучшее нам строит». Затем следует фрагмент, демонстрирующий православное мировосприятие земной жизни, которая есть всего лишь приуготовление к жизни вечной: «И если бы твой сын без покаяния умер или с лошади убился и без покаяния отошёл, тебе как бы им владеть; а теперь радуйся и веселись, что Бог совершил, изволил взять с милостью Своей, и ты принимай в радостью сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление». Завершалось послание припиской: «Князь Никита Иванович! Не оскорбляйся, только уповай на Бога и на нас будь надёжен»…