Радамехский карлик - Андре Лори

– Хлеба? .. – воскликнул Виржиль, – нет ничего легче, как добыть хлеба! это дело четверти часа! .. Эй, приятель, – крикнул он обращаясь к Тиррелю Смису, который, разинув рот и развесив руки, смотрел на его работу, – подите-ка сюда, милейший друг! ..

И он увлек мажордома в маленький овражек, прорытый, по-видимому, дождевой водой, где рос высокий тростник, метра в два или три вышиной.

– Ну, что вы сделаете с этим, скажите мне, пожалуйста? – спросил он, не без лукавства посматривая на англичанина.

– Из этих тростников? .. Право, я не знаю, что с этим делать…

– Это совсем не тростники: в Алжире это называется сорго, а здесь арабы называют это дурра… правда, это не самый первый сорт, но все же, если нет другого выбора, то можно удовольствоваться и им! .. Прежде всего, нам придется приступить к жатве, а затем превратимся в хлебопеков!

И достав из кармана нож, Виржиль принялся проворно срезать сорго, связывать в снопы и, взвалив их на спину, вернулся в лагерь. Зерна сорго были совершенно зрелы, так что их без труда можно было давить между двумя камнями.

– Прекрасно, но для того, чтобы изготовить хлеб, необходимо иметь воду! – заметил доктор.

– И я так думаю! – весело отозвался Виржиль.

Он пошарил в карманах и достал оттуда свинцовую пулю, которую опустил в дуло своего ружья. Тщательно зарядив, он огляделся кругом и, по-видимому, с особым вниманием вглядывался в громадное фиговое дерево странной формы и вида, без ветвей и листвы. Затем, вскинув к плечу ружье, Виржиль спустил курок, целясь в самую середину ствола.

– Вот прекрасно! – воскликнул Тиррель Смис, – теперь он уже начинает стрелять в деревья! ..

Действительно, раздался выстрел, пуля пробила ствол финиковой пальмы, – и в тот же момент из отверстия, пробитого пулей, полилась струя чистой свежей воды.

Фатима широко раскрыла глаза от удивления и готова была принять добродушного Виржиля за колдуна и волшебника. Что же касается его самого, то он успел уже ухватить в это время один из пустых бурдюков, захваченных им с прежней стоянки, и наполнял его теперь водой у своего импровизированного источника.

– Смотрите, что значит практический ум! – восхищенно воскликнул доктор Бриэ. – Я, конечно, знал, что жители Судана имеют привычку выдалбливать стволы старых деревьев, чтобы превращать их в водовместилища, тщательно заделав их потом. Но мне никогда не пришло бы в голову, что такого рода цистерной может быть и эта фиговая пальма, не говоря уже о том, что я наверное не догадался бы откупорить эту цистерну так просто и так ловко.

– О, прием этот выдумал не я! – скромно отозвался Виржиль. – я заимствовал его от туарегов. Они всегда имеют привычку откупоривать эти водовместилища выстрелом из ружья, а так как этот старый ствол мне показался весьма похожим на такие водохранилища, то я и захотел убедиться в этом… Однако мой бурдюк уже почти полон… господин Смис, потрудитесь подержать его одну минуту, пока я сбегаю за остальными тремя, оставшимися на спине моего верблюда.

Между тем доктор, вернувшись в палатку, в которой укрывались от палящих лучей солнца остальные путешественники, рассказал им о новом подвиге Виржиля. Все пожелали тотчас же пойти посмотреть диковинное дерево и испить несколько глотков свежей холодной воды.

Придя к достопримечательной фиговой пальме, все увидели подле нее Виржиля в крайне возбужденном состоянии.

– Что случилось? – спросили его сразу несколько голосов.

– Случилось то, что нет больше воды! – воскликнул он, – и я не знаю, что сталось с англичанином, которому я поручил почти полный уже бурдюк… Смис! .. Смис! .. – кричал он что было мочи.

– Что случилось? – отозвался издали голос англичанина из одной палатки.

– Я спрашиваю, где вы, а главное, где моя вода?

– Вода! да здесь, конечно! где же ей быть? – отозвался Тиррель Смис, и его флегматичная, исполненная величавого сознания собственного достоинства физиономия показалась у входа палатки. Виржиль тотчас же побежал туда, а за ним последовали и остальные.

Неожиданное зрелище представилось глазам удивленных зрителей.

Примерный слуга, достав из одного из многочисленных чемоданов, составлявших багаж его господина, великолепную каучуковую ванну, расправил ее как следует и наполнил водой, находившейся в бурдюке, вылив все, до последней капли, не воспользовавшись лично ни одним глотком для того, чтобы утолить томившую его жажду. Затем, вылив в нее банку туалетного уксуса и бросив громадную греческую губку, он с довольным видом стоял теперь, держа на руке белоснежный купальный халат и, почтительно склонившись перед сэром Буцефалом, произнес обычным торжественным тоном:

– Ванна готова, сэр!

Пришлось употребить насилие, чтобы удержать Виржиля, наскочившего уже на корректного и самодовольного Тирреля и готового задушить его.

– Идиот! – воскликнул в то же время баронет, – вот уже который раз ты мне устраиваешь подобные штуки! Мадемуазель, господа, я, право, не знаю, чем оправдать себя в ваших глазах, но прошу вас поверить мне, что положительно непричастен к невероятной глупости моего слуги! .. Я не знаю, что удерживает меня в данный момент швырнуть его самого в эту ванну головой вниз и держать под водой до тех пор, пока он не захлебнется!

Тиррель Смис, более удивленный, чем огорченный всем происшедшим, казалось ничего не понимал в этой странной сцене. Бедный англичанин не знал, в чем, собственно, его могут упрекать. То, что он сделал, было вполне естественно и в порядке вещей. Разве не лежит на обязанности каждого хорошего камердинера приготовить поутру ванну для своего господина? Очевидно, Виржиль, предоставь ему действовать по его усмотрению, заставил бы Тирреля Смиса окончательно изменить свое мнение на этот счет, но по счастью для ушей Тирреля Смиса и для всех остальных присутствующих в этот момент пришли сообщить, что Мабруки-Спик вернулся.

Его задержали в пути прежде всего ужасная дорога, а затем медлительность и неповоротливость обитателей зауиа. Но, тем не менее, он привез с собой большие запасы всякой провизии, свежей воды, хлеба, словом, всего, что только требовалось нашим путешественникам… Теперь оставалось только посмеяться несчастью бедного Виржиля и злополучной заботливости о своем господине Тирреля Смиса. Виржиль теперь первый же сам смеялся над этим, в сущности, весьма забавным происшествием, но внутренне давал себе слово отныне смотреть в оба за своим приятелем англичанином, зная по опыту, что ему вполне доверять нельзя.