Красное на красном - Вера Камша

– Ты что-то говорил о проклятой крови и демонах? – Рамиро ухмылялся не хуже Повелителя Кошек. – И, кажется, я расслышал имя его величества?

– Горе чтящему древних демонов! – взвыл торквинианец, потрясая посохом. – Будет повержен он и…

Растрепанная голова с так и не закрывшимся ртом покатилась, будто еще одно чудовищное яблоко. Туловище в сером балахоне рухнуло рядом с затихшим котенком. Все замерло. Сейчас они или схватятся за колья, или разбегутся.

Рамиро Алва пнул ногой убитого и засмеялся.

– Если меня сейчас не убьет молнией, значит, я прикончил не святого, а бунтовщика и вражеского подсыла.

Окделл невольно поднял глаза – небо было высоким, синим и равнодушным. Высшим силам не было дела ни до «истинников», ни до котят.

– Прекрасно, – голос кэналлийца вернул Алана на землю, – Создателем я оправдан. А теперь считаю до ста. Если здесь кто-то останется, пеняйте на себя. Мои лучники не промахиваются.

Словно в ответ, что-то свистнуло, и стрела с черным оперением пригвоздила мертвую голову к земле, угодив в щель меж двух булыжников. Окделл поднял глаза и увидел на крыше стрелка в синем и черном. Видимо, вверх посмотрели многие, так как толпа стала стремительно редеть. Алва подошел к Дикону и взял было его за руку, но потом наклонился и поднял казавшегося тряпичным котенка. Мальчик что-то сказал герцогу, тот в ответ покачал головой – мол, ничего нельзя сделать. Лишь сейчас Алан понял, что его запястье все еще сжимают пальцы жены.

– Хвала Четверым, – Женевьев была слишком взволнована, чтобы следить за своими словами, – обошлось…

Именно что обошлось. Чудом. И чудо это опять сотворил кэналлийский полукровка, не задумываясь рубящий руки и головы. Кровь на юге стоит дешевле воды, не говоря уж о вине.

В Доре у «милосердников» настырно зазвонили колокола, призывая всех чтящих и ожидающих на вечернюю службу. Они что там, с ума сошли, сейчас нет и трех! Еще и труба запела… Разрубленный Змей! Алан с трудом разлепил глаза и не сразу им поверил. Не было ни Нижнего города, ни Женевьев, он лежал в собственной спальне, а за окном в самом деле звонили к вечерне. Да, разумеется, они же оставили город и затворились в Цитадели. Как глупо…

Выходит, ему все приснилось – «истинники», сжимающий кинжал Дикон, умирающий котенок, забрызганный чужой кровью Алва. Мерзкий сон, хоть и очень похожий на правду… Алан вздохнул и сел на постели, кое-как пригладив волосы. Как же он вчера устал, если не снял даже сапог, но нужно вставать и что-то делать, пока Придд и его приспешники не угробили всё и вся…

Повелитель Скал не понял, что именно его насторожило, но в спальне кто-то был! После вчерашнего можно было ожидать всего, в том числе и убийства. Регент явно не прочь избавиться от Окделла, Эпинэ и Алвы. Алан вскочил и тут же увидел отделившуюся от стены высокую фигуру.

Времени выяснять, кто и зачем к нему явился, не было, Окделл выхватил меч и бросился вперед. Незнакомец легко отбил удар и звонко расхохотался. Леворукий! Алан сразу его узнал, хотя Повелитель Кошек мало походил на демона, разве что глаза у него и впрямь были зелеными и чуть раскосыми, как у подвластных ему ночных тварей. Враг не стал атаковать. Не убирая меча, он прислонился к стене, с веселым любопытством разглядывая противника.

Странное дело, перед Аланом Окделлом было первородное Зло, но герцог не чувствовал ненависти, напротив, демон чем-то ему нравился. Только почему Леворукий ему показался веселым? Да, он улыбается, дразня ровными белоснежными зубами, но глаза не смеются, совсем не смеются.

– Чего ты ждешь от меня, Алан Окделл? – Повелитель Кошек вбросил меч в ножны и скрестил руки на груди. – Ты знаешь все. Выбор за тобой. Свободен ты или раб, решать тебе и только тебе.

– Я не жду от тебя ничего. – Почему так обидно? – И я тебя не звал.

– Звал. Потому что не можешь выбрать. Вернее, ты знаешь, что должен сделать, но ты сам связал себе ноги и повесил на шею камень. Сбрось его и иди вперед и вверх. Или оставь как есть и прыгай в омут.

– Камень? Какой камень? ! – Повелитель Скал опустил глаза и увидел огромный булыжник, висевший на рыцарской цепи, ставшей толще раза в три. Так вот почему ему так тяжело…

«Честь истинного талигойца можно было бы уподобить бриллианту, если б земля могла рождать камни подобающей чистоты и размера. Честь истинного талигойца висит у него на шее, подобно рыцарской цепи, и нет потери горше, нежели потеря оной».

– Ты прав, – Леворукий вновь смеялся, – я говорю о твоей чести. Мертвой чести. Каменной чести. Глупой чести. Она мешает тебе, ведь твое сердце зовет тебя в иные дали.

Иные дали? Что там? Ветер в лицо, грохот вечно бьющихся о скалы волн, сверканье молний. Приближается гроза, нужно укрыться, отчего же ему не хочется уходить, а камень и впрямь мешает. Камень или честь?

Свет дробится о грани бриллианта. Бриллианта, в сравнении с которым знаменитое «Сердце Полудня» кажется жалкой галечкой. Бросить это? ! Игра красок завораживает. Зеленоглазый лукав… Он сбивает рыцарей с прямой дороги на кривые темные тропы и смеется; он всегда смеется. Это его проклятье – Враг не может плакать, лишь смеяться, он не может миловать – лишь карать, он не может любить – лишь ненавидеть, он бессмертен, но «страшнее смерти жизнь его и тех, кого он избирает своими спутниками».

– Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой?

– Нет. Мои пути не назовешь счастливыми, и вам, людям, ими не пройти.

– Что же тебе нужно?

– Ничего. – Ворвавшийся в окно закатный ветер растрепал золотистые волосы. – Спроси свою совесть, что нужно тебе, и постарайся не лгать. Хотя бы себе самому.

Не лгать себе? Он, Алан Окделл, всегда был верен чести. Но что может знать о чести Леворукий? Покровитель предателей и сам предатель, тварь, единственная радость которой – морочить людей и сбивать их с праведного пути…

– Алан! – Шарло Эпинэ тряс его за плечо. – Не стоит спать на солнце, да еще после боя. Демоны приснятся…

– Уже, – хмыкнул Окделл, – и не какие-нибудь, а Повелитель Кошек собственной персоной.