Красное на красном - Вера Камша

– Моя радость безмерна. – Енниоль говорил негромко и четко. Так говорят люди, привыкшие к безоговорочному повиновению. – Да расточатся горести наших гостей и приумножатся их радости. Нижайше прошу блистательных и великолепных присоединиться к нашей трапезе. Лишь удовлетворив тело, можно подняться к высотам мысли.

Светочи эсператизма утверждали, что, умерщвляя плоть, люди укрепляют дух и радуют Создателя, но изголодавшийся Эпинэ был полностью согласен с гоганом. Увы, накинуться на еду, не узнав главного, было невозможно. Иноходец собрал волю в кулак и постарался не смотреть на лучший из столов Агариса.

– Благодарю достославного Енниоля и его соплеменников за любезное приглашение, – принц придерживался тех же взглядов, что и его маршал, – но мы хотим знать, чем изгнанники могут быть полезны вашей общине.

– Я слышу то, что ожидал услышать, – все так же негромко произнес Енниоль. – Могут ли изгнанники быть полезны правнукам Кабиоха и могут ли правнуки Кабиоховы облегчить участь изгнанников? Если блистательные согласны, мы узнаем ответ до конца этой ночи, но я – старый человек и не привык смотреть на юность снизу вверх. Прошу гостей этого дома опуститься в кресла и отведать четыре раза по четыре блюда, дабы показать, что они доверяют хозяину. Люди Чести чтят свои обычаи, мы, правнуки Кабиоховы, – свои, и в этом – наша сила и наше спасение.

Хозяевам Робер не доверял. Да и кто, находясь в здравом уме, станет доверять гоганам, но почему бы и не поесть, если предлагают? Самолично встав у жаровен, Жаймиоль доказал свое право называться лучшим поваром Агариса. Конечно, общество достославных наслаждение несколько портило, да и выказывать застарелый голод не хотелось, но Эпинэ и Ракан должное угощению отдали. Енниоль рассказывал о достоинствах предлагаемых яств, Альдо время от времени отвечал, остальные молчали.

Трапеза закончилась уже знакомыми чашами для омовения рук. Слуги вынесли кушанья и зажгли неизбежные курильницы. Робер Эпинэ видел напряженное лицо своего сюзерена – Альдо понимал, что они вступают на шаткую лестницу, которая может вести как в Рассвет, так и в Закат.

– Прежде чем предложить блистательным то, что мы хотим предложить, – начал достославный, – я хочу спросить: что знает великолепный Альдо о нашей вере и о прошлом своего дома?

– Почти ничего, – признался великолепный Ракан. – Вы не любите быть на виду, а я, правду сказать, в эсператизме не силен. Клирики болтают – надеюсь, достославный меня простит, – что вы молитесь демонам, которых изгнал Создатель.

– Слова блистательного не оскорбление, – негромко проговорил Енниоль. – Так думают многие, и мы, правнуки Кабиоховы, не спешим развеять мрак, в коем блуждают непосвященные. Те, кто забыл родство свое, недостойны его. Только мы храним в памяти то, что храним, и, когда солнце взойдет на западе, станем теми, кем станем. Это обо всех, теперь о блистательном. Альдо из дома Раканов принадлежит к избранному роду, и мы откроем ему истину.

Робер Эпинэ стиснул зубы – проповедь после обеда, что может быть гаже, но проклятый гоган не перейдет к делу, пока не нагородит сорок ведер вяленых кобелей. Придется слушать. Иноходец украдкой глянул на Альдо – в глазах принца пряталась обреченность, но на лице был написан вежливый интерес – от природы порывистый, чтобы не сказать неистовый, Ракан выучился держать себя в руках еще в детстве. Изгнание и бедность – хорошие наставники, даже слишком хорошие.

– Я не стану перечислять все колена Кабиоховы, – похоже, Енниоль понимал, какому испытанию подвергает своих гостей, – и не стану призывать блистательных принять нашу веру. Быть может, потом гостям нашим откроется истина, и они сделают шаг от величия земного к величию горнему. Пока я скажу лишь то, что скажу. Мы, как и вы, верим, что мир сей создан в шестнадцать дней и создавший его, имя коему Кабиох, ушел по звездной Нити, но далее наше знание и ваши заблуждения расходятся, как расходится торная дорога и след ослепшего осла.

Достославный остановился и пристально посмотрел на гостей, видимо, ожидая, что они с Альдо возмутятся, но принц смолчал, а маршал тем более. Робер Эпинэ слишком горячо ненавидел пареную морковь и постные рожи, чтобы вступаться за эсператистов, родившемуся в Агарисе Альдо благодетели насолили еще сильнее. Эпинэ показалось, что Енниоль подавил улыбку.

– Не хочу злоупотреблять вниманием блистательных. Вам говорят, что мир наш некогда захватили четверо демонов, правивших семь тысяч лет и изгнанных вернувшимся Создателем, только Создатель превыше всех в мудрости, силе и благости. Все идет по воле Его, мог ли Он уйти, покинув сотворенное на произвол судеб? Могли ли демоны осмелеть настолько, чтобы протянуть руки к принадлежащему Ему и преуспеть?

Вопросы ответов не требовали, но Роберу внезапно стало интересно. В самом деле, если Создателю известно будущее, как вещают клирики, значит, про демонов он тоже знал? Знал и не предотвратил?

– Вижу в глазах блистательного тень сомнений, и да превратится она в свет. Четверо были не демонами, но первыми из детей Кабиоховых, сильнейшими, мудрейшими и справедливейшими.

Енниоль замолк, строго и требовательно глядя на Альдо. Ракан вежливо улыбнулся.

– Теперь я знаю смысл вашей веры, но я по-прежнему не…

– Блистательный – последний в роду правителей земных, в чьих жилах течет кровь всех сынов Кабиоховых. Раканы – внуки Кабиоховы, гоганы лишь правнуки. Откажется ли блистательный Альдо от того, что принадлежит ему по праву рождения, в обмен на трон Талига?

Роберу показалось, что он ослышался; Альдо, судя по его лицу, тоже. Для родившегося в Агарисе наследника Раканов талигойский трон был чем-то вроде степного миража, но принц и не пытался за ним бежать. Эгмонт Окделл и дед попробовали власть Олларов на зуб, зуб сломался вместе с шеей, и вдруг…

– Первородный удивлен, – произнес с довольным видом старейшина. Говорил он один, остальные лишь согласно наклоняли головы, словно свидетельствуя.

– Признаться, да, – не стал ходить вокруг да около оказавшийся первородным друг. – От чего именно я должен отказаться и каким образом вы можете мне помочь? Ссудить деньгами?

– Золото может многое, но мы сильны не только золотом, но и знаниями, и многим иным, о чем блистательным знать необязательно. Когда Альдо Ракан наденет корону, он вспомнит этот разговор, а он ее наденет, если согласится на обмен.

– Достославный, – изгнанник взглянул в лицо старому гогану, – до сего дня я был далек от вашей веры, но я знаю: вы ничего не даете даром и всегда остаетесь в выгоде.