Красное на красном - Вера Камша

Коты! Коты, побери их Чужой! Твари орали во всю глотку о любви и приближающейся весне, и Арамоне захотелось их передушить. Несчастный распахнул окно, намереваясь швырнуть в зверюг пустой бутылкой, и в нос шибанул сильный неприятный запах.

Кошачья настойка! Арамона ненавидел ее из-за тещи. Старая грымза, полагая себя дамой утонченной, жаловалась на бессонницу, и втершийся к ней в доверие коновал пичкал пациентку экстрактом кошачьего корня. Арнольд никогда не задумывался, чему проклятая трава обязана своим названием – совершенно, между прочим, справедливым.

Открывшаяся взору картина впечатляла. Примерно дюжина котов и кошек с воплями каталась по освещенной луной крыше трапезной, летом исполнявшей обязанности террасы. Обычно осторожные твари не обратили ни малейшего внимания ни на стук открываемого окна, ни на полетевшую в них бутылку. Кошки изгибались в сладострастных конвульсиях, подскакивали, переворачивались на другой бок, трясли лапами, сгибались в дугу, распрямлялись с силой сжатых пружин и орали, орали, орали…

Спешно поднятые слуги притащили воды, подданные Леворукого немного отступили, но орать и клубиться не прекратили.

– Господин капитан, – доложил порывающийся зевнуть балбес, – под окнами вашей милости кто-то разлил кошачью настойку. Теперь, пока дождь не смоет, кошки не уйдут.

Кто-то? ! Ясно кто! Подождал, пока капитан не закончит с обыском и не погасит свет, вылез на крышу и разлил эту дрянь.

– Сударь, – не отставал слуга, – осмелюсь предположить, что злоумышленник сам пропах этим снадобьем!

Надежда вспыхнула и угасла. Суза-Муза был хитер, как гоган. «Кошачьим корнем» благоухали трапезная, унарские двери и ведущие к ним лестницы. Отыскать ублюдка в захлестнувших Лаик волнах лекарственного аромата возможным не представлялось. Арамона с тоской взглянул на светлеющее небо. Коты продолжали выть, голова раскалывалась, а впереди маячил длинный день, наполненный дурацкими разговорами, отвратительными физиономиями, звоном шпаг, грохотом отодвигающихся стульев и ожиданием новых каверз.

Спускаясь к завтраку, капитан ненавидел кошачий корень, котов, слуг, унаров, отца Германа, генералов с маршалами, короля и Создателя всего сущего вместе с оным сущим, и ненависть эта требовала выхода.

2

Занятия по словесности, истории и землеописанию Дик почти любил, а младший ментор, магистр описательных наук [68 - В Талиге наука делилась на духовную и светскую, в которой, в свою очередь, выделяли науки описательные (словесность, история, землеописание), доказательствами в которых служили фактические знания, логические, доказательствами в которых были рассуждения и предположения (философия, математика, теоретическая (высшая, абстрактная) магия), и прикладные (медицина, алхимия, астрология). ] Жерар Шабли? , ему просто нравился. Мэтр не цедил сквозь зубы, снисходя до унаров с высоты своего величия, у него не водилось любимчиков, и он рассказывал много интересного. Именно Шабли открыл для Дика мир высокой поэзии, и юноша совершенно заболел сонетами Венне? на и трагедиями великого Дидери? ха.

День, когда на кафедру поднялся тщедушный бледный человечек и, поздоровавшись с унарами неожиданно низким голосом, безо всякого вступления прочел сонет о голубе и канцону о влюбленном рыцаре, стал для Ричарда Окделла днем величайшего из откровений. Новые миры манили, обдавали острым, неведомым счастьем, обещая другую жизнь, яркую и волнующую. Юноша и сам пытался сочинять, но то, что выходило из-под его пера, немедля уничтожалось. Дикон был с собой честен, и гений Веннена мешал ему признать собственные творения стихами.

Уроки землеописания сын Эгмонта тоже любил, но вот история… Как бы хорош ни был мэтр Шабли, говорил он вещи, оскорблявшие Ричарда до глубины души. Восхваления предателя Рамиро и марагонского бастарда для юноши были словно нож острый. Хорошо хоть господин Жерар никогда не заставлял Дика отвечать урок. Окделл подозревал, что в глубине души ментор отнюдь не восхищается Олларами, а, как и большинство талигойцев, склоняется перед силой, не видя надежды на избавление. Ричард его не осуждал – Шабли не принадлежал к Людям Чести и к тому же был серьезно болен. Дик знал этот недуг – им страдала младшая сестра юноши. Бедная Айрис – стоит ей хоть немного поволноваться, и она начинает задыхаться… И все же господина Жерара сломили не до конца, иначе он не читал бы унарам стихи о вольности и чести.

Вот и сегодня ментор начал со старинной баллады. Дик упивался чеканными строфами, повествующими о том, как талигойский рыцарь, приняв вызов марагонского бастарда, одолел его в честном бою. Правда, олларианцы исхитрились и дописали нелепейший конец о том, как сраженный отвагой и благородством противника победитель перешел на сторону Оллара, но в это Ричард не верил, как и его сосед Арно, сморщившийся будто от кислятины. К несчастью, история не сберегла имени смельчака, который, несомненно, погиб при осаде Кабитэлы…

Из исполненного доблести прошлого унаров вырвал нагрянувший Арамона. С первого же взгляда стало ясно, что настроение у Свина хуже не придумаешь. Лицо мэтра Шабли окаменело.

– Я желаю проверить, что они знают по истории, – сообщил Арамона.

– Сейчас у нас лекция по истории словесности.

– А я буду спрашивать их просто по истории. – Свин плюхнулся в кресло рядом с кафедрой и заложил ногу за ногу.

– Извольте, господин капитан. Последняя затронутая мною тема относится к царствованию Фердинанда Первого.

Лицо Арамоны приняло озадаченное выражение – названное имя ему явно ничего не говорило, но отступать капитан не собирался.

– Они мне расскажут о… надорском мятеже.

– Господин капитан, – запротестовал ментор, – о столь недавних событиях мы еще не беседовали.

– Ну так это сделаю я! – рявкнул Арамона. – Ха! Они не вчера родились, должны помнить, что пять лет назад творилось, это даже кони знают. Унар Ричард, – капитанские буркалы злобненько сверкнули, – что вы знаете о надорском мятеже? Кто из дворян предал его величество? Какие державы подстрекали изменников к бунту?

Ричард молчал. Он слишком хорошо знал ответы, чтобы произнести их вслух. Лгать и порочить имя отца, сына и внуков герцога Эпинэ, Килеана-ур-Ломбаха, Кавенди? ша он тоже не мог.

– Так, – пропел Арамона, – понятно! Унар Ричард рос в лесу и ничего не знает. Выйдите сюда и станьте перед товарищами. Сейчас мы вас научим. Господа унары, кто готов ответить на мои вопросы?

Желающих хватало. Северин, Эстебан, Константин, Франсуа, Альберто, Анатоль… «Навозники» проклятые!

– Унар Эстебан! – поощрил капитан своего любимчика.

Эстебан изящно поднялся и пошел к кафедре. Он не торопился, не заискивал, а словно бы делал одолжение всем – Дику, ментору, краснорожему капитану…