Все наши скрытые таланты - Кэролайн О’Донохью

Лили глядит прямо на меня.

– И что это значит?

Я вдруг испытываю страх перед ней. Где та скромная, ребячлевая Лили, которую я знала? Та, которая просила меня рассказать ей истории о привидениях, но плакала, когда они оказывались слишком страшными?

– Печаль, – отвечаю я, поморщившись.

В младшей школе мы с Лили вдвоем ходили на занятия для отстающих. Нам было по шесть лет, и мы складывали по буквам слова «К-О-Т» и «К-И-Т». Узнав, о том, что мы живем рядом, наши мамы подружились. Так началось замечательное время. Мы ночевали друг у друга, посещали семейные праздники, бегали по парку, пока наши мамы сидели и болтали в кафе часами. Дополнительные занятия закончились, а мы стали лучшими подругами.

До того, как пошли в среднюю школу, где вдруг стало очень важно, кто твои подруги.

Или, по меньшей мере, мне так казалось.

– Печаль, – скептически повторяет Лили. – Как-то уж слишком неопределенно.

– В каком смысле?

– Люди постоянно печалятся. Печалиться можно по самым разным поводам, – холодно говорит она. – А почему печалюсь я?

Потому что я тебя бросила.

Я слышу, как Нив и Мишель недовольно вздыхают – им уже стало скучно от того, как медленно все происходит. Помнят ли они, что мы когда-то были с Лили подругами?

– Ты печалишься, потому что… – я переворачиваю следующую карту.

Тройка мечей. Сердечная рана.

– Потому что тебя бросили.

Кто-то хихикает.

– О бооооже, – тянет Мишель. – Так у тебя был БОЙФРЕНД?

– Какое поразительное достижение, Лили, молодец, – говорит Нив покровительственным тоном.

Лили краснеет. На мгновение я почти не сомневаюсь в том, что она сейчас выскажет все, что знает про меня, и та сомнительная популярность, которую я обрела в последние недели, окончательно развеется. Даже если мы не общались за последний год, наши мамы до сих пор часто говорят друг с другом.

Никто и никогда не смотрел на меня с той ненавистью, с которой смотрит на меня Лили О’Каллахан прямо сейчас. Меня охватывает такое чувство, будто мои кости разъедает кислота.

– Переверни последнюю карту, Мэйв, – сухо говорит она.

Я переворачиваю. Поначалу буквы никак не складываются в осмысленное слово. Несколько секунд я мысленно проговариваю их, возвращаясь к тому времени, когда была шестилеткой и проговаривала каждую букву в слове «лодка».

ДОМОХОЗЯЙКА

Я открываю и закрываю рот в потрясении. Откуда тут взялась карта Домохозяйка, если я точно помню, что оставляла ее в ящике своего стола? Совершенно точно вынимала ее из колоды.

– Что это значит? – спрашивает Лили, тоже заметно обескураженная.

Гнев ее тут же пропал. Она всегда верила во всякие магические вещи. Особенно ее очаровывали и ужасали истории про волшебные крепости фей, оборотней, ведьм, банши. Она невольно стремилась ко всему таинственному, но пугалась своей веры. Скорее всего, она бы ни разу не попросила меня разложить ей карты Таро, даже если бы мы оставались подругами. Она слишком уважает все оккультное, чтобы так запросто обращаться с ним.

– Не знаю, – говорю я, и она точно чувствует, что дрожь в моем голосе реальная. – Это дополнительная карта.

– Скажи, что она означает, – говорит Лили, не сводя глаз с картинки, на которой изображена женщина с ножом в зубах и паршивой гончей у ног. – Она плохая, правда? Скажи, что она значит, Мэйв.

– Плохих карт не бывает! – вмешивается Фиона, которая, очевидно, наблюдала за нами все это время. – Разве ты не так все время говоришь, Мэйв? Плохих карт ведь нет?

– Ну да, – хрипло говорю я. – Плохих карт нет.

Лили выглядит так, будто вот-вот разрыдается.

– Скажи мне, Мэйв. Я же не ребенок, чтобы мне ничего не говорили.

– Я не знаю, что она означает, – повторяю я.

Лицо Лили багровеет, ноздри раздуваются. Чистый гнев охватывает ее и пересиливает тревогу. Она ненавидит меня за то, что я так с ней поступаю. За то, то выставила ее на посмешище, за то, что заставила бояться чего-то – того, чего, по моему мнению, она точно испугается.

– Как это похоже на тебя, – огрызается она, и на нас смотрят даже те девочки, которые до сих пор оставались в стороне.

– Ты истинная Мэйв, – цедит она сквозь зубы.

– Лили, – я пытаюсь говорить тихо, чтобы успокоить ее.

Но, помимо паники и чувства вины перед Лили, меня охватывает ужас от того, что я вижу карту, которую совершенно точно вынимала из колоды.

– Постой. Я действительно не знаю, что она означает, понятно?

Но Лили не намерена останавливаться. Гнев в ней нарастает медленно, но когда нарастает, то ее уже не остановить.

– Ты сделаешь все, что угодно, ради внимания, правда, Мэйв? Но потом, когда все смотрят на тебя, тебе нечем доказать свои слова.

Девочки вокруг нас громко охают, и я даже слышу «мяу! » со стороны двери.

– Не могу поверить, что мы когда-то дружили, – говорит Лили, по-прежнему не сводя глаз с Домохозяйки. – Ты плохая подруга, Мэйв.

Фиона морщится от такой грубости, в ее взгляде прослеживается жалость ко мне. За ее плечом я вижу, как между собой переглядываются Мишель и Нив. Они как бы говорят: «Если даже такая лузерша не хочет дружить с ней, то с какой стати с ней общаться нам? »

Нет, нельзя позволять Лили так обращаться со мной, не на глазах у всех. Нужно ей как-то ответить.

– Жаль, что мы вообще когда-то дружили, – огрызаюсь я. – И вообще, Лили, я хочу, чтобы ты исчезла.

Лили смотрит на меня так, как будто я прищемила ей пальцы дверцей автомобиля. Она делает шаг назад и со слезами на глазах прикусывает губу.

Звенит звонок, и все отправляются на последний в этот день урок. У меня сейчас граждановедение. У Лили география. После занятия я оглядываюсь по сторонам в поисках ее, покусывая ногти. Ведь еще можно все отменить, правда?

Как я могла заявить Лили, что жалею о том, что дружила с ней? Ведь я даже не смеялась – по-настоящему, до боли в животе – с той поры, как мы перестали быть подругами. Я скучаю по ней, и уже давно. Даже еще до того, как я порвала с ней окончательно в прошлом году, я начала отдаляться от нее после того, как мы перешли в среднюю школу. Мне казалось, это нормально. Нормально расти по отдельности, нормально сожалеть об отдалении. Это была здоровая грусть, грусть, которую испытываешь по поводу кукол Барби и игрушечных пони, когда становишься слишком взрослой, чтобы играть с ними. Но Лили – это не игрушка, которую можно закинуть в дальний угол ящика. Она человек. И очень замечательный.