Литературная Москва - Вячеслав Недошивин

В квартире Лунгиных неоднократно останавливался и жил, приезжая из Киева, прозаик, киносценарист, лауреат Сталинской премии (1947) за повесть «В окопах Сталинграда» – Виктор Платонович Некрасов и его жена – Галина Викторовна Базий. Здесь появился исключенным из КПСС в 1973 г. и отсюда уехал в эмиграцию в 1974-м. Но мало кто помнит ныне, что в 1930-е гг. Некрасов жил в Москве по адресу: Садовая-Кудринская ул. , 6, стр. 1. В том, «чеховском», доме он останавливался с матерью – врачом Зинаидой Николаевной Некрасовой (урожд. Мотовиловой), которая была внучкой шведского барона, российского подданного, генерала Антона Вильгельма фон Эрна, венецианских дворян Флориани и – это кажется невероятным! – дальней родней Анны Ахматовой. Да и в Париже, куда Некрасов эмигрирует в 1970-е гг. , он уже бывал раньше – был годовалым ребенком в 1912 г. , когда его мать до 1915 г. жила там и общалась с русскими политэмигрантами, в частности, как пишут, – с Анатолием Луначарским, жившим в том же доме.

Прозаик-фронтовик Виктор Некрасов

Сам, кстати, Виктор Некрасов, став архитектором (он, например, автор архитектурной лестницы к Аскольдовой могиле в Киеве), в 1930-х переписывался со знаменитым парижанином – архитектором Ле Корбюзье. А среди многих причин вынужденной эмиграции его (борьба за установку памятника расстрелянным евреям в Бабьем Яру, подписание оппозиционных писем, громкие выступления и пр. ) была и статья в «Известиях» (20. 1. 1963) Мэлора Стуруа о заграничной поездке Некрасова – «Турист с тросточкой». С «тросточкой», кто не знает, потому что первым ранением на фронте он получил пулю в бедро. В этой статье писателю припомнили и «битву на Волге», и «низкопоклонство» перед Западом, и даже – знакомство с Корбюзье.

Обложка первого издания «В окопах Сталинграда»

Похоронен В. П. Некрасов на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, и в могильный камень друзья писателя вставили крупный снарядный осколок, подобранный Виктором Некрасовым на Мамаевом кургане в Сталинграде, где он воевал.

23. Армянский пер. , 1/8 (н. с. ), – дом отставного прапорщика Г. Лачинова, потом с 1782 г. – гр. В. Ф. Санти. Ж. – Екатерина Львовна Тютчева (урожд. Толстая), мать поэта Федора Тютчева, которая приобрела этот дом в 1831 г. (сюда приходили письма поэта из-за границы, хотя сам в этом доме он не бывал). Позднее, в 1856 г. , и дом, и участок приобрели публицисты, издатели журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости» М. Н. Катков и П. М. Леонтьев. Тут располагались и редакции изданий, и типография. Б. – М. Е. Салтыков-Щедрин, П. И. Мельников-Печерский, С. Т. Аксаков, И. С. Гончаров, С. М. Соловьев, поэт Н. Н. Страннолюбский и др.

Позже, в 1901 г. , на этом месте был выстроен ныне существующий дом. В нем с 1908 по 1911 г. , жил философ, критик, публицист Николай Александрович Бердяев и его жена – поэтесса, мемуаристка Лидия Юдифовна Бердяева (урожд. Трушева, в первом браке – Рапп).

Здесь Николай Бердяев, переживший уже политическую ссылку с 1900 по 1903 г. , писал и публиковал книги: «Духовный кризис интеллигенции» (1910) и «Философия свободы» (1911). Здесь же устраивал домашние «вторники», на которые собирались ученые, поэты и прозаики, политические деятели. У Бердяева была, правда, одна неприятная физиологическая особенность. «Во время речи, – вспоминал будущий литературовед Константин Локс, – у него высовывался язык и дергался во все стороны. Язык был огромный, красный, он то прятался, то внушал присутствующим ужасные чувства. Ходил слух, что язык стал высовываться после того, как Бердяев увидел дьявола. Сам он мне (действительно) рассказывал, как однажды ночью обнаружил у себя под кроватью кучу дьяволов и, спасаясь от них, выскочил на лестницу…»

Портрет Николая Бердяева

Н. Попов

Оставим «дьяволов под кроватью» на совести мемуариста, но среди гостей и тех, кто останавливался у Бердяева, и впрямь случались мистики. Так, в доме Бердяевых появится и проживет три дня довольно мрачный и таинственный человек. Бердяев позже, в «Самопознании», назовет его имя – «доктор Любек».

«Вот, вы все радуетесь, – говорил Любек Лидии Бердяевой… – Слепые! Наступает ужасная пора… Катаклизм, целый мир рушится…» Лидия Бердяева вспоминала о Любеке: «Он поражал своим исключительным вниманием к людям, добротой, чуткостью, необыкновенной проницательностью. О людях, которых он видел в первый раз в жизни, он говорил так, как будто он знал всю их прошлую жизнь. На одном из собраний, вечером… когда в большой столовой, ярко освещенной старинной люстрой, царило оживление, веселый смех… д-р Любек сидел молча, грустно склонив голову… "Мне очень не хочется… нарушать веселое настроение ваших друзей, но то, что я вижу, очень страшно… Скоро, очень скоро над Европой пронесется ураган войны. Россия будет побеждена. После поражения Россия переживет одну из самых грандиозных мировых революций". Тут, – продолжает Бердяева, – он обратился к Н. А. (Бердяеву. – В. Н. ): "Вы будете избраны профессором Московского университета". – "Этого не может быть, – ответил, смеясь, Н. А. – У меня нет докторской степени…" – "Вы скоро увидите… прав ли я…"»

Возможно, на этом вечере Лидия вдруг спросила мистика: почему ей показалось, что, когда он вошел, она под его плащом увидела старинный меч? .. Он, пишет она, побледнел. «Как странно, что вы это увидели. Этот меч я когда-то держал в руках. Это было давно, в Средние века. Однажды я видел себя в зале старинного замка, около меня стояла прекрасная женщина. Защищая ее таким мечом, я убил человека… Воспоминание это преследует меня с детства, я не могу видеть и прикоснуться к холодному оружию».

Такая вот «история». В это можно не верить, можно «списать» это на «мистическое время» и настроения, царившие среди интеллигенции. Но это написано в мемуарах Бердяевой, которую еще до встречи с философом также арестовывали как члена РСДРП, и подвергали ссылке. Она, как и ее муж, могла сказать о себе: «Я всегда была ничьим человеком… человеком своей идеи, своего призвания, своего искания истины». В скором будущем она увлечется житием св. Терезы Авильской и в 1918 г. перейдет в католичество. Но оба будут беззаветно преданы философии. Именно в этом доме, например, как пишет свидетель, Н. А. Бердяев, возвращаясь с какой-то лекции, упав на пороге и сломав себе ногу, тем не менее, «когда его вносили в дом», продолжал спорить со своим спутником «на какую-то философскую тему…».

Через несколько лет, в последнем московском доме Бердяева (Бол. Власьевский пер. , 4), его, философа и уже профессора (как и предсказывал доктор Любек), арестует ОГПУ и допрашивать будет лично Ф. Э. Дзержинский. Но Н. А. Бердяев, как пишут, и ему прочтет часовую «лекцию» о своих убеждениях. Именно часовую, смеялись знакомые, по привычке вечного педагога…