Вечерняя звезда - Екатерина Соловьева

– Куда это в такую рань? – возмутилась Света, наблюдая мои спешные сборы. Зависть – штука неугомонная.

– Как «куда»? – удивилась я. – А причёска?

– Правильно, Лизок, – поддержал Феня. – Давай, детка, жарь, пока драйв есть. С плохими не целуйся. И водку холодную не пей – у тебя горлышко слабое.

– Фенечка, да у нас девичник.

– Печально, Лизок. Очень печально.

* * *

Маникюр и педикюр я сделала вчера. И квартиру пропылесосила.

Укладку попросила максимально лёгкую и естественную.

– Мне для пикника. Не надо лака.

Парикмахер, дама предпенсионного возраста, солидной комплекции и в обязательном леопарде, скептически прищурилась.

– А если ветер?

– Там нет ветра.

За окном пролетел полиэтиленовый пакет.

– В оранжерее, что ли?

– В зимнем саду. В частном.

Толстуха скривилась, но зауважала.

* * *

Я навела в спальне лоск и поставила на туалетный столик букет садовых ромашек, купленный у бабушки возле метро. Оставался вопрос: подкраситься или нет. Как волки относятся к макияжу? А двуногие чудовища?

У кого бы узнать…

Наволновавшись ожиданием, я никак не могла уснуть, а два предыдущих раза он приходил, когда я спала.

Что же делать?

Помучилась ещё полчаса и приняла снотворное. А засыпая, подумала: «Капли-то – на спирту. А как волки – к этанолу? »

Проснулась я в четыре ночи, вернее утра. Вольфрама не было. Такое со мной уже случалось. В институте мне нравился один мальчик. Он учился на соседней кафедре и заходил на перемене к бывшему однокласснику. Симпатичный, спортивный. Смотрел и улыбался, а у меня – то свитер старый, то, как назло, стрелка на колготках. Зайдя в очередной раз, он поинтересовался, что я читаю. Это были Стругацкие – «Волны гасят ветер».

– Интересно? Дашь почитать, когда закончишь?

– Конечно.

На следующий день я надела новое платье и намазала губы блеском с запахом клубники. А мальчик не пришёл. Его друг сказал, что он сломал ногу на тренировке.

* * *

Я лежала на кровати в отделанном кружевом халатике поверх восхитительной ночной сорочки и огорчалась. Укладка обошлась в стоимость универсального проездного на месяц! От обиды наворачивались слёзы. И всё-таки заснула.

Мне снился лес. Несомненно, лес другого мира. Растения были похожи на наши, а некоторые почти совпадали с ними. Под почти берёзами алела почти земляника. Она не выглядывала из-за листиков (её было очень много! ), а выпрыгивала маленькими взрывами. А на почти орешнике завязались орехи.

Я шла в обновках из магазина белья и с голливудскими локонами. Навстречу бежал огромный волк. На четырёх лапах. Он запыхался.

– Простите, сударыня, не мог раньше.

– Перестаньте, пожалуйста! Вы и не должны. Мы же не договаривались.

– Вы необычайно красивы сегодня! Случилось что-то хорошее?

– А… Это? – я небрежно указала на причёску. – Подруга пригласила на торжество по случаю её дня рождения.

– Вы приятно провели время? ..

– Великолепно! Повеселилась от души. Ужин был чудный! И танцы.

Он погрустнел и будто хотел ещё о чём-то спросить, но не осмелился. Тогда я сама прервала затянувшуюся паузу.

– Не совсем понимаю, я сплю или нет.

– И да, и нет. Скорее спите. Я подумал, что жестоко приходить к вам наяву, бессонница вредна для здоровья. А так – вы сможете отдохнуть, и мы увидимся…

Его забота трогала, а желание увидеться согревало сердце.

– А где мы находимся?

– В одном из магических миров. Он называется Ассез.

– Есть и другие магические миры?

– Да. Множество. – Волк превратился в двуногое чудовище.

– А мой мир?

– Относится к материальным. Магия в нём существует, но её гораздо меньше, чем здесь.

– Вы говорили, что и ваш мир магический. Должно быть, это удивительно.

– Ну, как вам сказать… Когда волшебство окружает с детства, к нему привыкаешь, и оно становится не интереснее… ну… Предмет с длинной палкой у вас на балконе?

– Пылесос?

– Да. Не интереснее пылесоса, который для моих сограждан подобен магии.

– Наверное, вы правы.

* * *

Он начал приходить по ночам. Мы разговаривали. Он был философом. Особенно в виде двуногого чудовища. А в виде волка – заботливым и немного ворчливым, но покорял добротой и мягкостью. Я перестала замечать его странный облик, он меня больше не пугал. И казалось, что во тьме, скрывавшей лицо чудовища, иногда мелькала улыбка, хотя обычно оно было загадочно-печальным. Я не расспрашивала о его проклятии, а он не упоминал о нём. И молчал о своём прошлом. Вероятно, на это распространялся запрет, затронувший и настоящее имя Вольфрама. А может, тема прошлого была слишком болезненной для него.

Мою личную жизнь мы тоже, конечно, не обсуждали.

С самого детства на восторги маминых подруг по поводу моей внешности: «Ах, картинка! », «Принцесса из сказки! », «Нет, вы когда-нибудь видели такие волосы? » – мама строго отвечала: «Обычная. Как все», считая вредным хвалить ребенка. «Хвалить надо за дело, а не за глазки», – говорила мама. А мне так хотелось за глазки! Я всегда ужасно завидовала сыну маминой сестры тёти Зои, Арсению, которого тётя тискала и целовала без устали (брат отпихивался и ворчал), и прекратила, перестав дотягиваться до мальчика, вымахавшего в тринадцать лет до метра восьмидесяти пяти.

Мои родители были требовательны, а папа даже суховат, но что поделать, такой уж у меня папа. В старших классах, а потом и в институте я с удивлением наблюдала, как мамы подруг привечали мальчишек, которых дочки приводили в дом.

– Жениха подыскивает, – хихикала рыжая Лилька. Мы пили чай у неё на кухне, девчонки понимающе улыбались, а я растерянно замирала с недоеденным пирогом в руке.

Моя мама никого мне не подыскивала, относясь к любому мальчику в дверях нашей квартиры с настороженностью уполномоченного по делам несовершеннолетних при виде хулигана. Она заболела, когда я училась на третьем курсе. Никто не сказал, насколько серьёзно.

Перед смертью, пять лет назад, мама переживала, что всегда была слишком сурова со мной – боялась избаловать, испортить слепой родительской любовью. И тогда я решила: своих детей, если Бог пошлёт их мне, я буду любить без оглядки.