Инфер - Дем Михайлов

– Каппа. – вспомнил я еще что-то. – Каппа…

Оглядевшись, во всю глотку заорал:

– КАППА! Куда ты делся, гоблин? !

В голове полный хаос. Воспоминания то приходят, то уходят – полное ощущение штормового прибоя, когда волны яростно колотят по песчаному пляжу, то набегая, то оставляя после себя выглаженную влажную равнину и колотящуюся о песок умирающую рыбу. Вот те мысли, что задерживались в моей гудящей голове – это и есть та дохнущая без родной среды рыба.

Утерев с подбородка блевотину, я прислушался, но не услышал ничего интересного. Голова болела, но уже не так сильно. Тошнота прекратилась. Во рту так сухо, что любая пустыня позавидует. Поэтому первым делом я обыскал трупы, выворачивая все из карманов, сдирая пояса и бросая все в одно место. Забрал и свой нож из дохлой девки, заодно содрав с нее зелено-черный большой платок, прикрывавший шорты и ноги. Мне сгодилось, что стереть с себя корку кровавой грязи. Найдя флягу, откупорил и принюхался.

Спиртное.

Сделав крохотный глоток, шумно выдохнул – крепко. Очень крепко.

– Самогон! – радостно произнес я и тут вспомнил бегущих навстречу плуксов, синие глаза, стальные коридоры, однорукого злобного безного ушлепка на дне Клоаки, безглазого зомбака, упрямую дуру с татуированной рукой… – Рэк! Баск! Йорка!

Поозиравшись, не увидел никого из них, но, ободренный тем, что ко мне многое возвращается, продолжил обыск. Вода нашлась во второй фляге и была скверной: мутной, теплой и прямо дышащей многообещающе из грязного горлышка – я, сука, тебе, мол, таких толстенных склизких глистов подсажу, что они из твоей тупой жопы даже вылезти не смогут! Жри паразитов! Жри паразитов!

– Ну и хрен с ним. – буркнул я, прикладывая горлышко к губам.

Вариантов нет. У меня серьезно обезвоживание, а бегать в поисках дающих чистую воду лиан я желанием пока не горю. Слабость все сильнее – организму явно пришлось туго. Выпив почти литр, остатками смочил еще чистый край платка и вытер лицо, плечи. Затормозил на шрамах вокруг плеч. Глянул на номер на груди.

11.

Сжал кулаки, оценил вздувшиеся жесткие мышцы. Руки. Арендованные руки. Арендованные ноги. Система штрафует. Система забирает за неуплату. Мир Франциск. Низший. Высший. Первый Высший!

Башня…

Башня…

Вот оно!

Старик, сидящий в высоком кресле.

Старик… Первый Высший!

– Ненастоящий старик. – произнес я, замирая. – Ненастоящий, сука, старик! Я вспомнил! Подделка… гребанная подделка…

Мимика! Его мимика… вот что меня зацепило. Она повторялась. Причем в точности. Не в улыбке, а в том, к примеру, как он прищурил глаза в начале короткой беседы, а затем в середине. Даже в привычных ему жестах и мимике ни один гоблин не сможет повторить это идентично. Просто не сможет. А тут было прямо точь-в-точь… и тогда я понял, что разговариваю не с живым человеком. Я еще мог ошибиться. Но… его взгляд, его речь – все не так. Да, он мог орать. Но не просто орать и просто требовать. Он мог умелыми словами дерьмо из гоблина вышибить вместе с мозгами. А еще он был сумасшедшим. Одним из тех, кто тотально безумен, но при этом великолепно умеет скрывать это, легко удерживая на лице маску холодной уверенности и спокойствия. Мне же показали глуповатого, недовольного старика, разочарованного в том, что его никак не может понять один из главных соратников.

Но…

Из того, что я помню… моя роль была сыграна давным-давно. Я был важен, когда это дерьмо только строилось. Я вступил в дело, когда замыслы уже оформились, и требовался тот, кто сумеет в нужном месте надавить, вспороть, сломать, обжечь или же просто взять и расчленить все там нахрен так показательно, чтобы у всех прочих полностью отбило желание мешать движению все убыстряющихся шестеренок немыслимого по масштабам проекта Атолл Жизни.

И сейчас я помню их – сплошной поток людей, вливающихся в один из еще не полностью достроенных куполов, с зависшими над его вершиной транспортными дирижаблями и летающими роботизированными фабриками, соединенными с куполом конвейерными лентами, лифтами и трубами… я помню это. Я помню их напряженные лица – испуганные хари гоблинов, до последнего боявшихся, что их не примут, не возьмут на этот современный ковчег, который только и сможет защитить от надвигающегося Апокалипсиса.

Да…

Я помню!

Не все – но помню!

И я великолепно помню опять же пусть не все, но многое, о том, кого впору назвать дирижером этого дьявольского оркестра. А я был одним из тех, кто сидел среди других музыкантов и внимательно наблюдал за взмахами дирижерской палочки, следуя указанному ритму и умело пиля очередную глотку смычком скрипки…

Я помню.

Мне показали обманку. Фуфло. Пустышку. И, само собой, это не был актер – я бы опознал. Пусть не на лицо, но характер… ту неугасимую страшную ярость, что однажды привлекла меня, указала, что я не один такой в этом уродливом мире. Поэтому они – кто? Кто, сука? ! – попытались впарить мне программу. И показали реалистичное шоу.

– Мне показали шоу… кто показал? Где Каппа? А, дерьмо…

Крутнувшись, едва не упав, я замер, глядя на выскользнувшую из-за стены деревьев пятнистую кошку. Услышав сначала шипение, а затем угрожающее рычание, я зарычал в ответ и, показав кошке нож, пообещал:

– Свали нахрен, пока я тебе вибрисс на жопу не натянул! А я натяну!

Коротко рявкнув, зверь повернулся и бесшумно исчез в зарослях. Я понимал, что далеко кошка не уйдет. Она чует запах крови, видит мясо – и обязательно вернется. А скоро сюда подтянется еще немало зверья. Надо убираться отсюда. И двигаться к месту, где есть вода – нужно смыть с себя уже начавшую тухнуть и воняющую на весь лес кровь. Но уходить далеко нельзя – сначала надо разобраться, что здесь произошло и с какого перепугу я бегал голым по джунглям.

Сгребя неразобранную добычу, я утрамбовал ее в завязанную снизу и донельзя растянутую майку, закинул ее за спину, продел руки в лямки и двинулся прочь от поляны с трупами. Не успел я отойти и двадцати шагов, как пятнистая кошка скользнула к мертвой девке и ласково лизнула ее в щеку, прежде чем разинуть пасть, схватиться за лицо и содрать его. Понимаю – начинаешь с самого вкусного? Вон и к сиськам потянулась.