Блондинка - Джойс Кэрол Оутс

Они не занимались любовью – сколько же? – уже несколько месяцев. Хотя сама Элси не говорила «Займемся любовью». Она говорила «Давай того-этого», поскольку оба они стеснялись говорить о близости, хотя по молодости Уоррен был в постели ненасытен, требователен и отзывчив. Сама же Элси была немногословна, разве что неловко шутила и поддразнивала мужа. Но сказать слово «любовь», произнести «я люблю тебя» ей было непросто. Странно, думала она, какие-то вещи человек делает каждый день – ну, ходит, к примеру, в туалет, ковыряет в носу, почесывается. Прикасается к себе и другим людям (если, конечно, есть в твоей жизни люди, к которым ты можешь прикасаться и которые могут прикоснуться к тебе). И однако же, об этих вещах как-то не принято говорить, и трудно подыскать для них подходящие слова.

Например, то, что он сейчас с ней проделывал, было насилие, изнасилование – но как можно произнести такое слово, хоть вслух, хоть даже про себя, ведь она жена этого человека, а потому все в пределах нормы. К тому же днем она здорово его разозлила, и теперь он в своих правах, разве нет? Перед тем как залезть в постель, Уоррен расстегнул молнию и ремень на брюках, сбросил их на пол, но вонючей майки снимать не стал. Элси чуть не задыхалась в его густой шерсти, ее чуть не раздавила эта громадная туша. Никогда прежде муж не казался ей таким тяжелым, никогда вес его не был столь беспощадным. Сперва его толстый пенис слепо елозил по ее животу. Потом Уоррен грубо раздвинул коленями ее дряблые бедра, схватил пенис в руку и вонзил в нее. Примерно так он обращался с разбитой в аварии машиной, разбирая ее на части, – Элси не раз это видела, – хватал ломик и яростно вонзал в металл, с удовольствием преодолевая сопротивление.

Элси пыталась было утихомирить мужа:

– О господи, Уоррен… о, да погоди же ты!

Но тут он навалился предплечьем ей на лицо и шею, и она отчаянно старалась вывернуться – ей казалось, что в пьяном угаре Уоррен вот-вот задушит ее, раздавит дыхательное горло или свернет шею. Уоррен схватил ее за запястья, вздернул слабеющие руки вверх, развел в стороны, пригвоздил к постели, словно распял, и продолжал размеренно, яростно входить в нее, и в темноте Элси видела перекошенное и потное его лицо, видела, как он скалит зубы в гримасе (она часто замечала эту гримасу на лице мужа, когда тот спал и стонал во сне; видно, ему снились боксерские бои, снилось, как его избивают или как он сам избивает противника). Я причинил немало боли. Может, это своего рода счастье, мужское счастье – знать, что ты причинил немало боли, говорить об этом не хвастливо, а сухо и буднично?

Элси пыталась устроиться так, чтобы смягчить натиск Уоррена, но тот был слишком силен и проворен. Да он убьет меня, если сможет. Затрахает до смерти. Меня, а не Норму Джин. Она терпела, не вскрикнула и даже не всхлипнула, только ловила ртом воздух, а по лицу, тоже перекошенному, текли слезы вперемешку со слюной. Между ногами, похоже, что-то порвалось, пошла кровь. Никогда еще пенис Уоррена не казался ей таким огромным, набухшим, демоническим. Бам! Бам! Бам! Горемычная голова Элси билась о спинку кровати, на которой они всю жизнь спали как муж и жена, а спинка кровати, в свою очередь, билась о стену, и стена дома вибрировала и содрогалась, как бывает при землетрясении.

Элси с ужасом думала, что муж свернет ей шею, но этого не случилось.

7

– Ну, что я говорила тебе, милая? Нам сегодня здорово повезло!

Понимая с горькой радостью, что это их последний поход в кино, в четверг вечером Элси отвезла Норму Джин в кинотеатр на бульваре Сепульведа, где показывали «Солдатский клуб» и «Попавшего под призыв», а еще трейлеры нового фильма с Хеди Ламарр. После сеанса был розыгрыш призов, и как же завопила Элси Пириг, когда назвали номер второго приза, и номер этот оказался на билете Нормы Джин.

– Здесь! Мы здесь! Это наш номер! Билет моей дочери! Мы идем!

То были счастливые крики женщины, которая в жизни ничего не выигрывала.

Элси была так по-детски взволнована, что публика, добродушно посмеиваясь, начала аплодировать. Вслед ее дочери неслись одобрительные свистки, когда она вместе с Элси и другими победителями поднималась на сцену.

– Черт побери, жаль, что Уоррен этого не видит! – шепнула Элси на ухо Норме Джин.

Элси была в красивом вискозном платье, синем в белый горошек, с накладными плечами, надела также последнюю пару приличных чулок, а щеки нарумянила, и сейчас они просто пылали. Загадочные синяки и кровоподтеки на шее она сумела скрыть под толстым слоем пудры, так что их почти не было видно.

Норма Джин – в клетчатой школьной юбочке и красном свитере, с ниткой стеклянных бус, со стянутыми шелковым шарфом каштановыми кудряшками – была самой молодой на сцене, и публика по большей части глазела только на нее. Щеки она не нарумянила, но губы у нее были ярко-красные, в тон свитеру. И ногти тоже ярко-красные. От волнения сердце безумно колотилось, словно то было не сердце, а птица в клетке, но держалась она прямо, а остальные, включая Элси, застенчиво сутулились, нервно теребили волосы, терли лицо, прикрывали ладонями рот. Норма Джин чуть склонила голову и улыбнулась, словно то была самая естественная для нее вещь в мире – подняться вечером буднего дня на сцену кинотеатра на бульваре Сепульведа, обменяться рукопожатием с управляющим, мужчиной средних лет, и получить свой приз.

Совсем не то, что несколько лет назад, в сиротском приюте Лос-Анджелеса, когда ее, испуганную маленькую девочку, втащил за руку на возвышение Темный Принц. Протянул руку в белой перчатке и поставил рядом с собой, и она глупо таращилась в зал за вспышками фотографов. Теперь она понимала, что к чему. Теперь она и не думала всматриваться в зал, зная, что там множество знакомых лиц, знающих ее людей, ребят из ван-найсской школы. Пусть теперь они на меня смотрят, смотрят на меня. Подобно роскошной Хеди Ламарр, Норма Джин не станет разрушать чары кино, не станет смотреть на тех, чья роль – смотреть на нее.

Норме Джин и Элси вручили приз: набор пластиковых тарелок и салатниц, разукрашенных цветками ириса, целый сервиз на двенадцать персон. Пятерых победителей – все женщины, среди них оказался только один мужчина, полный и пожилой, в потрепанной армейской кепке, – встретили бурными аплодисментами. Элси обняла Норму Джин прямо на сцене и едва не разрыдалась – так она была счастлива.