Блондинка - Джойс Кэрол Оутс

Однажды у них был странный разговор. Норма Джин заговорила о «Войне миров» Герберта Уэллса, сказала, что читала эту книгу, в ответ на что Баки заявил, что никакая это не книга, а радиоспектакль Орсона Уэллса, который дали в эфир несколько лет назад. Норма Джин притихла, а затем сказала, что, наверное, перепутала эту книгу с какой-то другой. Баки сообразил, что к чему и как такое могло взбрести девочке в голову.

– Ты что, не слушала ту постановку? Наверное, маленькая была. А мы все были дома и слушали. О, это было нечто, я тебе доложу! Дедушка, так тот вообще подумал, что это все по-настоящему, и его чуть удар не хватил. А мама, ну, ты знаешь, какая она у нас, она слышала, как Орсон Уэллс говорил, что это «ненастоящий выпуск новостей», но ей все равно было страшно, все ударились в панику. Я сам тогда был еще мальчишкой и вроде как думал, что все это по правде, хоть и знал, что это не так, что это всего лишь радиоспектакль. Но, черт побери, – тут Баки улыбнулся, заметив, что Норма Джин смотрит на него во все глаза и ловит каждое его слово, словно то были не слова, а золотые монеты, – любой, кто слушал ту постановку, не мог удержаться от мысли, что такое вполне возможно, хоть и понимал, что все это не по-настоящему. А когда через несколько лет японцы бомбили Пёрл-Харбор, новости не так уж отличались от «Войны миров», верно?

Тут он, похоже, сбился с мысли. Ему хотелось сделать какой-то вывод, сказать что-то важное, но Норма Джин была так близко, и пахло от нее то ли мылом, то ли тальковой пудрой, то ли чем-то цветочным, и Баки не мог сосредоточиться. Рядом никого не было, он подался к ней и поцеловал ее в губы, и глаза ее тут же закрылись, как у куклы, и он почувствовал, как по телу его, от груди до паха, прошла жаркая волна, и положил ладонь ей на затылок, взъерошил кудряшки, и поцеловал крепче, и тоже закрыл глаза. Словно растворился во сне, вдыхая ее аромат, и, как любая девушка во сне, она была мягкой, податливой и покорной, и он целовал ее еще крепче, пытаясь раздвинуть языком плотно сомкнутые губы, зная, что однажды губы Нормы Джин разомкнутся, и – господи иисусе! – только бы не кончить в штаны.

Любовь с первого взгляда. Баки Глейзер начинал в нее верить.

Он уже рассказал ребятам с завода, как впервые увидел эту девушку на сцене кинотеатра. Она выиграла приз, и, скажу я вам, она сама была как приз, когда вышла на свет, а публика аплодировала ей как бешеная.

– Жениться положено на девственнице. Из чувства самоуважения.

Он много думал о Норме Джин. Их познакомили в мае, а 1 июня у нее был день рождения, и ей должно было исполниться шестнадцать лет. Девушка вполне может выйти замуж в шестнадцать, в семье Глейзер такое бывало. Главное, Баки, никогда не торопись, твердила ему мать. Но Баки понимал, что Бесс хитрит. Она слишком хорошо знала своего сына, знала, что, если его отговаривать, он непременно захочет поступить наперекор. Тем не менее он думал о Норме Джин иначе, чем о других своих девушках. Даже когда был с Кармен. Особенно когда был с Кармен и делал сравнения. Посмотри правде в глаза, она потаскуха. Такой нельзя доверять. Он думал о Норме Джин и после обеда, в похоронном бюро, когда помогал бальзамировщику мистеру Или готовить тело для «прощального зала». Особенно тело нестарой женщины. Им овладевало незнакомое прежде чувство, ощущение быстротечного времени и неизбежной смерти. Как говорится в Библии, «доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься» [29 - Быт. 3: 19. ].

Каждую неделю в «Лайфе» появлялись фотографии раненых и убитых; тела солдат, полузасыпанные песком на каком-то забытом богом островке в Тихом океане, о котором ты никогда прежде не слышал. Целые штабеля китайцев, погибших во время японской бомбежки. И каждый в смерти был наг. Интересно, как выглядит обнаженная Норма Джин? При мысли об этом он едва не лишился чувств, понял, что ему надо бы сесть и спрятать голову в коленях, а мистер Или, смешной усатый холостяк с невероятно густыми бровями – ну в точности как у Граучо Маркса [30 - Граучо Маркс (1890–1977) – один из комиков знаменитого комедийного трио братьев Маркс; они выступали в кабаре и мюзик-холлах, снимались в популярных комедиях в 1930–1940-х гг. ], – начал поддразнивать его, обзывать «слабаком».

Во время ночной смены на заводе, среди оглушительного шума и грохота, Баки тоже не переставал думать о Норме Джин. Прикидывал, не пошла ли она сегодня на свидание, вместо того чтобы остаться дома и думать о Баки, как обещала? Мужчины постарше, работавшие вместе с Баки на конвейере, стремились поскорее попасть домой, к женам, забраться в постель в шесть часов утра. И отпускали на эту тему бесконечные шуточки, плотоядно потирали руки, многозначительно закатывали глаза и самодовольно ухмылялись. Некоторые показывали фотографии молоденьких миловидных жен и подружек. Один похвалялся снимком жены, позировавшей в стиле Бетти Грейбл, – она стояла спиной к камере и смотрела через плечо, и был на ней не купальный костюм, как на Бетти Грейбл, но одни лишь кружевные трусики и туфли на высоком каблуке. Баки разве что зубами не скрежетал. Да она и вполовину не так сексуальна, как Норма Джин, если поставить ее в ту же позу! Погодите, вы еще увидите мою девушку!

Получается, он влюбился в нее, что ли? Черт подери, может, и правда влюбился. Может, пришла пора и ему влюбиться. И ему совсем не хотелось, чтобы Норма Джин досталась другому парню.

По мнению Баки Глейзера, на свете существовали две категории женщин: «твердые» и «мягкие». Лично он всегда западал на мягких. Он это твердо знал. Эта милая девчонка смотрела на него, широко распахнув глаза, верила ему, соглашалась с каждым его словом, что вполне естественно, ведь Баки поумнее ее, и ему очень нравилось, что она с ним соглашается. Баки равнодушен был к боевым девицам, которые воображают, что самый сексуальный способ флирта – это доставать парня и действовать ему на нервы. Короче говоря, вести себя как персонажи Кэтрин Хепберн. Ну да, Баки с ними заводился, но с мягкой и податливой Нормой Джин он заводился по-другому: ему даже снилось, что он перешептывается с ней, обнимает ее, укутанную простыней, целует и гладит. Больно не будет, обещаю! Да я от тебя просто без ума. И он, сгорая от желания, просыпался среди ночи в постели, в которой спал уже бог знает сколько времени, лет с двенадцати наверное, и давно ее перерос: лодыжки и ступни сорок шестого размера уже на ней не умещались. Пора бы завести собственную кровать. Двуспальную.