Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

Возле парковых ворот Лорка вырвало.

– Подержи ему голову, Таву, – распорядилась мать. – Видишь, Лорк, тебе вредно так волноваться. И ты опять пил их простоквашу. Тебе получше?

Ни слова о роме. Эту тайну сохранили запахи шатра и еще душок, шедший от Таву. Князь и Лала молча наблюдали, поглядывая друг на друга.

Наверху мать перезагрузила нянечку, заперла Князя и Лалу в их комнатах. И пришла в детскую.

– Мамочка, твоей руке еще больно? – спросил он с подушки.

– Да. Кости целы, хотя и непонятно почему. Вот уложу тебя – вызову медико-блок.

– Это все они! – выпалил Лорк. – Сказали, хотят посмотреть, куда вы все пошли.

Мать присела на кровать и стала гладить его спину здоровой рукой.

– А ты сам разве не хотел, самую чуточку?

– Да, – не сразу сказал он.

– Я так и подумала. Как животик? Мне все равно, кто что говорит, я не пойму, чем полезна простокваша.

Он так и не сказал ни слова о роме.

– Доброй ночи. – Она пошла к двери детской.

Он помнил, как она касается тумблера.

Он помнил, как вращается крыша, а сквозь нее темнеет луна.

Князь Красный всегда ассоциировался у Лорка с приходом и уходом света.

Голый Лорк сидел у бассейна на крыше и готовился к экзамену по петрологии; пурпурные листья у скального входа взяла дрожь. Стекло гудело под натиском внешней бури. Башни Ковчега, крылатые, чтобы скользить по ветру, искажались сверкающей изморозью.

– Папа! – Лорк щелчком погасил читалку и встал. – А я третий по высшей математике. Третий!

Фон Рэй, в отороченной мехами парке, прошел сквозь листья.

– И ты, видимо, считаешь, что в данный момент учишься. Может, в библиотеке удобней? Как можно сосредоточиться среди всего, что отвлекает?

– Петрология, – сказал Лорк, показывая записчик. – Чего тут учить-то? У меня уже высший балл.

Только год или два назад Лорк научился расслабляться, невзирая на требование родителей быть идеальным сыном. А научившись, осознал, что требования стали ритуальными и фатическими – и дают простор для общения, если выдержать первый удар.

– Ого, – сказал отец. – В самом деле? – Улыбнулся. Пока он расшнуровывал парку, снег на волосах обращался в воду. – По крайней мере, ты учишься, а не ползаешь по машине «Калибана».

– К слову говоря, папа. Я зарегил «Калибан» на Регату Нового Ковчега. Вы с мамой придете на финиш?

– Если сможем. Ты же знаешь, матери в последнее время нехорошо. Последний полет был крутоват. И она волнуется из-за твоих гонок.

– Почему? Они учебе не помеха.

Фон Рэй пожал плечами:

– Она считает, что гонки опасны. – Он положил парку на скалу. – Мы читали о твоем призовом месте на Транторе месяц назад. Поздравляем. Да, она за тебя тревожится, но когда сообщала всем этим душным женщинам в клубе, что ты – ее сын, горда была как куропатка.

– Жаль, что вы не приехали.

– Мы хотели. Но выкроить месяц из поездки было никак. Кстати, у нас для тебя подарок.

Лорк последовал за отцом вдоль ручейка, вившегося из бассейна. Когда они вошли в дом, ступив на лестницу за водопадом, фон Рэй положил руку на сыновнее плечо. Под их весом ступеньки начали подъем.

– В этот раз мы остановились на Земле. Провели день в обществе Аарона Красного. Кажется, вы встречались, когда-то давно. Корпорация «Красное смещение»?

– На Новой Бразилии, – сказал Лорк. – У шахты.

– Ты даже это помнишь?

Ступеньки разгладились и понесли их по оранжерее. Из кустов повылетали какаду, забились о прозрачную стену – под ее нижними панелями лежали сугробы; уселись на кровишню, и ее лепестки заклевали песок.

– С ним был Князь. Твой ровесник, может, чуть постарше.

Лорк в общем представлял себе, что делал Князь все эти годы, – ребенок обычно в курсе, что происходит с детьми родительских друзей. Недавно Князь стремительно сменил четыре школы, и, по слухам, просочившимся в Плеяды, лишь благодаря капиталу «Красного смещения» эти переходы всякий раз не называли исключением в открытую.

– Помню, – сказал Лорк. – Однорукий.

– Теперь он носит черную перчатку до плеча и расшитый драгоценными камнями нарукавник. Весьма внушительный юноша. Сказал, что тебя помнит. Вы тогда вместе похулиганили, что-то такое. Он-то хоть немного успокоился, судя по всему.

Лорк высвободился из-под руки отца и шагнул на белые половики, устилавшие внутренний зимний сад.

– Что за подарок?

Отец подошел к одной из смотровых колонн. Прозрачный цилиндр в четыре фута толщиной поддерживал просвечивающий потолок капителью из цветочного стекла.

– Дана, не покажешь Лорку, что ты ему привезла?

– Секунду. – В колонне проявилась фигура матери. Она сидела в лебедином кресле. Взяла со столика позади зеленый сверток и развернула его на стеганой парче подола.

– Они прекрасны! – заявил Лорк. – Где вы нашли гептодиновый кварц?

Эти камни, в основе – кремень, геологическое давление сформировало так, что в каждом кристалле размером с детский кулачок свет переливался вдоль раздробленных голубых линий внутри неровных форм.

– Нашла, когда стояли у Лебедя. Мы жили возле Разрывной Пустыни Кралла. Из окна гостиницы было видно, как они сверкают за городскими стенами. Невероятно – все их так и описывают. Как-то после обеда, когда твой отец уехал на конференцию, я выбралась в пустыню. Увидела их, вспомнила о твоей коллекции – и купила для тебя.

– Спасибо. – Он улыбнулся фигуре внутри колонны.

Ни он, ни отец не видели мать вживую четыре года. Жертва синдрома умственного и физического вырождения, по временам тотально некоммуникабельная, она жила теперь в своих покоях с лекарствами, компьютерами-диагностами, косметикой, гравотермией и машинами-чтецами. Иногда мать – или, чаще, ее запрограммированный на паттерн стандартного реагирования андроид – появлялась в смотровых колоннах, выглядела и вела себя как обычно. Точно так же, через андроида и телераму, она «сопровождала» фон Рэя в деловых поездках; все это время ее физическое тело было заперто в экранированной, изолированной части дома, куда не позволялось заходить никому, кроме психотехника, незаметно посещавшего мать раз в месяц.