Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

Она проиграла. Все присутствующие поняли это.

– Благодарю тебя, Сосиген, – процедила она после длинной паузы. – Я ценю твой совет. Это правильный совет. Юный фараон должен остаться в Александрии, чтобы познакомиться с римлянами.

Мальчик не запрыгал от радости, не издал ликующего возгласа. Он царственно кивнул и сказал, бесстрастно глядя на мать:

– Спасибо, мама, что решила не воевать со мной.

Аполлодор выпроводил всех из комнаты, включая юного фараона. Как только Клеопатра оказалась одна с Хармионой и Ирадой, она разревелась.

– Это должно было случиться, – сказала практичная Ирада.

– Он был жесток, – заметила сентиментальная Хармиона.

– Да, – сквозь слезы согласилась Клеопатра, – он был жесток. Все мужчины жестоки, это у них в крови. Они не согласны жить на равных условиях с женщинами. – Она промокнула лицо. – Я потеряла часть своей власти – он силой отнял ее у меня. К тому времени, как ему исполнится двадцать лет, он заберет всю власть.

– Будем надеяться, что Марк Антоний добр, – сказала Ирада.

– Ты видела его в Тарсе. Тогда он показался тебе добрым?

– Да, когда ты позволяла ему. Он был не уверен в себе, отсюда его бравада.

– Исида должна выйти за него замуж, – вздохнув, произнесла Хармиона со слезами. – Какой мужчина посмеет быть недобрым с Исидой?

– Взять его в мужья не значит отдать власть. Исида сохранит ее, – сказала Клеопатра. – Но что скажет мой сын, когда поймет, что его мать навязывает ему отчима?

– Он примет это, – ответила Ирада.

Флагман Антония, огромную квинквирему с высокой кормой, ощетинившуюся катапультами, пришвартовали в Царской гавани. И там, на пристани под золотым парадным навесом, его встретили оба воплощения фараона, хотя и без соответствующих регалий. На Клеопатре было простое платье из розовой шерсти, а на Цезарионе – светлая греческая туника, окаймленная пурпуром. Он хотел надеть тогу, но Клеопатра сказала ему, что в Александрии ни одна швея не умеет их шить. Она подумала, что это лучше, чем сказать правду: ему нельзя носить тогу, потому что он не римский гражданин.

Если Цезарион хотел отнять у матери преимущество, то это ему удалось. Спускаясь по трапу на пристань, Антоний не отрывал взгляда от мальчика.

– О боги! – воскликнул он, подойдя к ним. – Цезарь с ног до головы! Мальчик, ты его живая копия!

Знавший, что он высокий для своего возраста, Цезарион вдруг почувствовал себя карликом. Антоний был огромный! Но это перестало иметь значение, когда Антоний склонился над ним, без труда поднял его и посадил на левую руку. Цезарион почувствовал сквозь множество складок тоги, как набухли мускулы Антония. Позади него сиял Деллий. Ему позволили приветствовать Клеопатру. Он подошел к ней, глядя на тех двоих, – откинув назад голову, мальчик смеялся какой-то шутке Антония.

– Они понравились друг другу, – сказал Деллий.

– Да, кажется, – невыразительно ответила она. Затем распрямила плечи. – Марк Антоний не привез с собой столько друзей, сколько я ожидала.

– Много работы, царица. Я знаю, что Антоний надеется найти друзей среди александрийцев.

– Переводчик, писарь, главный судья, счетовод и начальник ночной стражи будут рады служить ему.

– Счетовод?

– Это лишь титулы, Квинт Деллий. Обладать одним из этих титулов – значит быть чистокровным македонцем, потомком соратников Птолемея Сотера. Они – александрийские аристократы, – с довольным видом пояснила Клеопатра.

В конце концов, кто такой Аттик, если не счетовод, но будет ли римлянин из семьи патрициев презирать Аттика?

– Мы не планировали приема на этот вечер, – продолжала Клеопатра. – Только скромный ужин для Марка Антония.

– Уверен, ему это понравится, – ровным голосом ответил Деллий.

Когда у Цезариона уже слипались веки, мать решительно отправила его спать, затем отпустила слуг и осталась с Антонием наедине.

В Александрии не бывает настоящей зимы, просто после захода солнца становится зябко, поэтому все ставни были закрыты. После Афин, где было холоднее, Антонию очень понравилось в Александрии. Он ощутил такое спокойствие, какого не чувствовал уже долгие месяцы. И хозяйка за обедом оказалась интересным собеседником – когда ей удавалось вставить слово. Цезарион забросал Антония вопросами. Какая она, Галлия? Какие они, Филиппы? Что значит командовать армией? И так далее и тому подобное.

– Он замучил тебя, – улыбнулась Клеопатра.

– Больше любопытства, чем у гадалки, прежде чем она предскажет тебе твое будущее. Но он умный, Клеопатра. – Гримаса отвращения исказила его лицо. – Такой же не по годам развитый, как и другой наследник Цезаря.

– Которого ты недолюбливаешь.

– Это еще слабо сказано. Скорее, не выношу.

– Надеюсь, к моему сыну ты отнесешься с симпатией.

– Мне он понравился больше, чем я ожидал. – Он обвел взглядом лампы, зажженные по периметру комнаты, сощурился. – Слишком светло.

В ответ она соскользнула с ложа, взяла щипцы для снятия нагара и погасила все свечи, кроме тех, что не светили в лицо Антонию.

– У тебя болит голова? – спросила она, возвращаясь на ложе.

– Да, действительно.

– Ты хочешь уйти?

– Нет, если я могу тихо лежать здесь и разговаривать с тобой.

– Конечно, можешь.

– Ты не поверила мне, когда я сказал, что полюбил тебя, но я говорил правду.

– У меня есть серебряные зеркала, Антоний, и они говорят мне, что я не принадлежу к тому типу женщин, в которых ты влюбляешься. Таких, как Фульвия.

Антоний усмехнулся, блеснув мелкими белыми зубами.

– И Глафира, хотя ты ее никогда не видела. Восхитительный экземпляр.

– Ясно, что ты не любил ее, если так о ней говоришь. Но Фульвию ты любишь.

– Точнее, любил. Сейчас она невыносима. Развязала войну против Октавиана. Напрасная затея, и к тому же бездарно воплощенная.

– Очень красивая женщина.

– Ей уже сорок три. Мы почти ровесники.

– Она родила тебе сыновей.

– Да, но они еще слишком молоды, чтобы понять, из какого они теста. Ее дедом был Гай Гракх, великий человек, поэтому я надеюсь, что они хорошие мальчики. Антиллу пять лет, Юлл еще очень маленький. Фульвия плодовитая. У нее четверо от Клодия – две девочки и два мальчика, мальчик от Куриона и моих двое.