Гром гремит дважды - Мила Бачурова

– Тренируются с учителем Вейжем. Выступают на турнирах, защищают честь школы. Они первыми ходят в душ, и в столовой для них – самая лучшая еда.

Это я уже заметил. У борцов в мисках были куски мяса, а у меня – только рис и овощи. Которые, к тому же, упорно просятся наружу.

– Борцы сами выбирают себе соседей по комнате, – вдохновенно продолжал Тао. – И комнаты у них больше. А ещё есть общая комната, где они сидят и играют в маджонг после отбоя. Им можно пропустить молитву. Можно даже взять любую девушку!

– И кого ты себе наметил? – спросил я, двинувшись дальше. Решил обследовать помещение до конца.

Угол, ещё одна решётка – но соседняя камера, судя по всему, пуста. Сколько их тут, интересно?

– Н-никого, – смутился Тао. – Я просто так говорю.

– Ясно.

Почему-то вспомнилась Ниу. Пожалуй, из всех виденных здесь девчонок, она была самой красивой – по крайней мере, на мой вкус. И каково ей жить здесь – где любой борец может взять её, не спрашивая согласия? Впрочем, чёрт их, китаянок, разберёт. Может, для Ниу это обычное дело. Может, даже гордится, если выбирают её.

– А ещё борцов возят в город, – добавил Тао.

Он явно изливал мне душу, делился мечтой. А мне не нужна была его мечта, я хотел только информацию.

– А что бывает, когда у счастливицы округляется живот? – спросил я.

Тао, похоже, не сразу понял, что я имею в виду. Я уже испугался, не придётся ли читать ему лекцию о последствиях половых сношений, но тут до него дошло. Тао рассмеялся:

– Такого не бывает! Из-за наших таблеток.

Мог бы и сам догадаться.

В углу я наконец споткнулся об то, что искал. Металлическое ведро брякнуло. Я опустился на пол, поставил ведро между ног и, склонившись над ним, засунул два пальца в рот.

– Тебя тоже уже ломает? – удивился Тао, вежливо переждав, пока меня выворачивало. – Не успел принять таблетку? Кстати, за что тебя вообще?

– Не хотел принимать таблетку, – сиплым голосом ответил я.

Не сказать, чтобы резко полегчало, но, по крайней мере, теперь я чувствовал, что эта дрянь меня больше не отравляет. Осталось переждать симптомы.

– Они тебя заставили выпить, да? Воспитатели?

– Угу.

– А почему тебя выворачивает? Заболел?

– Я не переношу наркотики, – сказал я, сам с удивлением слушая свои слова. – Они на меня не действуют. Вернее, действуют, но – вот так. Боль. Тошнота. Жар, озноб – всё, что угодно, кроме того, что положено.

– Странно, – недоумевал Тао. – Обычно у всех так бывает, если пропустишь таблетку.

– Вот видишь. У всех сначала кайф, потом – ломка. А у меня – только ломка. – Помолчав над вонючим ведром, я добавил: – Поэтому я ненавижу дурь. И всех, кто на ней сидит. Всех, кто её толкает на улицах. В школах, универах, клубах и кабаках…

Каждая фраза была откровением. Я тоже изливал сейчас душу, только не Тао, а самому себе. Память всё ещё скрывалась за семью печатями, но то, что я говорил, было важнее памяти. Что-то из области любви или веры. Не поддающееся законам ума. Просто существующее.

– Всё равно таблетки глотать придётся, – сказал Тао.

– Посмотрим, – буркнул я и отодвинул ведро в сторону. – А что нужно, чтобы стать борцом?

С отравой разобрался, но теперь передо мной встала другая проблема: обезвоживание. Казалось, все кишки разом ссохлись и слиплись в ком. Горло горело.

– Продержаться три раунда против одного из борцов, – сказал Тао.

– Ну тогда у меня плохие новости, – сказал я, опять вспомнив здоровяков из столовой. – Месяца на подготовку тебе не хватит.

– Да пошёл ты! – Тао ударил по решётке. – Главное – сила духа. Я сказал, что пройду – значит, пройду. Понял меня?

– Понял, понял… А теперь – давай помолчим, хорошо?

Я закрыл глаза. Попытался уснуть – не вышло. Тао выдержал в тишине минуту. А потом он начал выть.

За эту бесконечно долгую ночь я оценил чувство юмора тех, кто назвал карцер «консерваторией».

Глава 4. Джиан

Когда ключи загремели в дверях, я уже хотел убить Тао голыми руками, чтобы он наконец-то заткнулся. Он выл, стонал, иногда плакал, но стоило мне задремать, как Тао будил меня громким воплем. Кидался на дверь, барабанил по ней кулаками и, кажется, головой, звал воспитателей, молился.

Не зря всё-таки проштрафившихся учеников держали в одиночных камерах. Наверняка два-три таких недоумка поубивали бы друг друга. А клану не нужны смерти, клану нужно вернуть деньги с процентами. Бизнес есть бизнес, и если с человека можно выдоить хоть что-нибудь, его смерть не выгодна.

Две двери, моя и Тао, открылись одновременно. Я прищурился. Тусклый свет снаружи ударил по глазам, как лезвие бритвы. Тао бросился к выходу, умоляя о таблетке, до размеров которой сжались все его надежды и мечты.

Я вышел спокойно, остановился в коридоре. Фигуру воспитателя видел смутно. Давящее ощущение собственной ничтожности меня бесило. Воспитатель казался большим и сильным, свободным. Я же – тщедушный подросток, терзаемый жаждой и измученный бессонной ночью, – был по сравнению с ним букашкой.

– Ты подумал над своим поведением? – спросил воспитатель. Кажется, тот урод, что любил тыкать шокером.

– Да, – сказал я, помня, что решил больше не лезть на рожон.

К тому же, я разглядел, что в левой руке воспитатель держит стаканчик с водой. Крохотный жалкий стаканчик – капля против того, что мне хотелось в себя залить. Я бы, наверное, выпил ведро воды.

– Ты будешь хорошим мальчиком, так ведь?

В трёх шагах слева Тао едва ли не слизал таблетку с руки другого воспитателя и уже хлюпал водой, проливая её на пол.

– Обещаю, – буркнул я.

– Будешь пить лекарство, когда скажут, так?

– Буду.

– Молодец. – Воспитатель явно глумился. – Давай начнём прямо сейчас?

Я кивнул. Говорить не хотелось, горло ссохлось. Каждое слово будто ворочало там горы песка.

Картонный стаканчик с таблеткой приблизился ко мне. Я взял его и опрокинул себе в рот. Содрогнулся, когда эта дрянь коснулась слизистой оболочки.