Незримая жизнь Адди Ларю - Виктория Шваб

Проходя мимо отдела с надписью «Поэзия», Адди кожей ощущает дуновение мрака. По голому плечу скользят острые, точно лезвие, зубы.

Приди, любимая моя!

С тобой вкушу блаженство я [8 - Марлоу Кристофер. Страстный пастух / пер. Н. Жданова. ].

Ответ Адди почти затерт от постоянных повторений:

Откуда тебе знать, что такое любовь [9 - Строка из песни «You Don’t Know What Love Is», которую исполняли многие популярные американские певцы. ].

Она не задерживается, поворачивает за угол, погладив надпись «Теология». Примерно сто лет назад Адди ударилась в своего рода духовное пьянство и прочитала Библию, Упанишады и Коран. Шекспира с его собственной религией она тоже оставляет позади.

В «Мемуарах» Адди останавливается. Изучает названия на корешках – так много «Мои…», «Мое…», «Я – …». Собственнические слова для описания собственных жизней…

Какая роскошь – поведать свою историю. Чтобы ее прочли и запомнили.

Что-то задевает руку, Адди смотрит вниз и встречается с парой янтарных глаз. Кот – комок пушистого рыжего меха, такой же старый, как книга у нее в руках, – заглядывает ей через плечо. Он открывает рот и издает какой-то глухой свистящий звук – то ли мяукает, то ли зевает.

– Привет. – Она почесывает кота между ушами, и тот негромко мурлычет от удовольствия.

– Ничего себе, – произносит мужской голос. – Томик обычно не пристает к людям.

Адди оборачивается, собираясь сказать что-нибудь умное насчет клички кота, но увидев, кто стоит позади, сбивается с мысли. Всего на мгновение, прежде чем успевает рассмотреть лицо говорящего, она думает, что это…

Но это не он. Разумеется, не он.

Черные волосы обрамляют лицо непослушными локонами. Цвет глаз за очками в массивной оправе скорее серый, а не зеленый. Да и взгляд какой-то уязвимый, а не жестокий, и голос мягкий, теплый, без сомнения человеческий.

– Вам помочь?

Адди качает головой.

– Нет, – откашлявшись, говорит она. – Я просто смотрю.

– Что ж, – с улыбкой отвечает продавец, – тогда не стану мешать.

Она наблюдает, как черная копна исчезает в лабиринте книжных корешков, а потом снова переводит взгляд на кота.

Но тот тоже скрылся.

Адди ставит книгу обратно на полку и опять принимается бродить по магазину, задержавшись в «Искусстве» и «Всемирной истории». Ей все кажется, парень вот-вот появится еще раз, и цикл повторится заново. Она раздумывает, что бы ему такого сказать. Нужно было попросить помощи, пусть бы он устроил ей экскурсию, однако продавец не возвращается.

Колокольчик звякает вновь, оповещая об очередном покупателе. Адди к тому времени уже в отделе «Классики». «Беовульф», «Антигона», «Одиссея»… Последняя представлена в десятках разнообразных изданий. Адди просто берет первую попавшуюся, и вдруг в тишине раздается взрыв звонкого смеха. Через щель в книгах видно юную блондинку, облокотившуюся на прилавок. По другую сторону стоит продавец и протирает полой рубашки очки. Голова склонена, темные ресницы подрагивают. На девушку, которая даже привстала на цыпочки, чтобы стать к нему поближе, он и не смотрит. Та легонько касается его рукава, как Адди минуту назад касалась книжных корешков, и продавец улыбается. Застенчивой тихой улыбкой, которая стирает последнее сходство с мраком.

Пользуясь тем, что он занят, Адди сует книгу под мышку и направляется к выходу.

– Эй! – окликает ее голос – его голос, но Адди продолжает подниматься по лестнице на улицу.

Миг – и она окажется на тротуаре, а парень ее забудет. Лишь миг – его разум умолкнет, и тогда…

На ее плечо опускается рука.

– Книги, вообще-то, денег стоят.

Адди оборачивается. Перед ней стоит юноша-продавец с запыхавшимся и слегка раздраженным видом. Адди смотрит мимо него на приоткрытую дверь магазина. Наверное, она не закрыла створку. Он должен был остаться за дверью и все же выскочил за ней наружу.

– Ну и? .. – требовательно вопрошает парень, убирая руку с плеча Адди и протягивая ее открытой ладонью вверх.

Конечно, можно сбежать, но дело того не стоит. Адди проверяет ценник на обороте книги. Недорого, но больше, чем она думала.

– Извини, – улыбается Адди, возвращая книгу.

На лбу парня собирается слишком глубокая для его лица морщина. Похоже, он хмурится слишком часто, хотя на вид ему нет и тридцати. Молодой человек опускает взгляд на книгу и удивленно приподнимает брови.

– В магазине полно антиквариата, а ты стащила «Одиссею» в мягкой обложке? За нее много не выручишь.

Адди выдерживает его прямой взгляд.

– Кто сказал, что я хочу ее перепродать?

– Ты хоть видела, что она на греческом?

А вот этого Адди даже не заметила. Впрочем, какая разница. Сначала она выучила классическую латынь, а несколько десятков лет спустя и греческий.

– Такая уж я идиотка, – сухо отвечает Адди. – Надо было воровать на английском.

Он почти – только почти – улыбается, но это отчего-то ее смущает.

– Забирай, – говорит юноша, протягивая ей томик, – мы не обеднеем.

Адди борется с желанием отпихнуть книгу обратно. Она не любит благотворительность.

– Генри, – выглядывает из дверей хорошенькая черная девушка, – звонить копам?

– Нет, – отвечает тот, не отрывая взгляда от Адди. Смотрит с прищуром, точно старается запомнить. – Все хорошо. Просто недоразумение.

Адди разглядывает юношу – Генри, – затем забирает книгу, крепко прижимает к себе, а он спускается обратно в магазин.

Часть вторая. Самый темный час

«Забытая ночь», Саманта Беннинг, 2014.

Акрил, холст, дерево.

Предоставлено «Лизетт прайс Гэллери» Нью-Йорк.

Черно-белое полотно с нанесенной послойно краской, рельефное изображение состоит из черного, угольного и серого цвета. На заднем плане выделяются семь маленьких белых точек.

Хотя картина известна и сама по себе, она служит фронтисписом для серии работ Беннинг под названием «Я смотрю на тебя», где автор изобразила членов семьи, друзей и любимых в образе неба.

Оценочная стоимость 11500 долларов.

I

12 марта 2014

Нью-Йорк

Генри Штраус возвращается в магазин.

Беа снова сидит в старом кожаном кресле, пристроив на коленях раскрытый альбом.