Поцелуй под дождем - Лилия Орланд

Я немедленно повиновалась, хотя раньше не преминула бы спросить, почему именно сто? Нельзя ли девяносто девять? Или сто один?

Я слышала, как мама за спиной зовёт Любаню тем же скрипучим незнакомым голосом. Но теперь в него добавилось беспокойства. Мне даже казалось, там появился страх.

Я ползком выбралась из машины, через окно. Никогда раньше я не вылезала из окна, но сейчас вряд ли заметила это, потому что прислушивалась к тому, что происходит позади, но слышала только мамино бормотание, какое-то потрескивание и шорох своих шагов по траве.

Шаги я считала:

– Один, два, три… тридцать четыре… – сзади громыхнуло, в спину дохнуло теплом, и я обернулась.

Машина была объята пламенем, а мама лежала, накрывая что-то собой, и тоже горела.

– Мама, мамочка! – объятая ужасом, забыла о приказе идти и не оглядываться. Вереща, я бросилась назад.

Мама уже перевернулась на спину и каталась по ещё влажной после недавнего дождя траве. Рядом с ней лежала Любаня и не шевелилась.

Уже потом я поняла, что мама спасла её, накрыла своим телом, когда машина взорвалась.

А тогда просто стояла и смотрела. По щекам катились слёзы, смешиваясь с кровью из ссадины. И я даже забывала их вытирать.

– Помоги мне, – велела мама, перестав кататься по траве. От неё шёл пар, и это всё казалось каким-то ненастоящим. Как кошмарный сон. – Вера! Помоги!

Я встрепенулась от окрика и опустилась рядом на колени. Вдвоём мы потащили Любаню подальше от горящей машины, пока мама не выбилась из сил. Она вдруг скривилась, коснулась живота ладонью, а когда подняла пальцы, они блестели от крови. Это был красивый красный цвет, но очень жуткий.

Мама опустилась на траву, легла на бок, положив одну руку на Любаню, а вторую протянула мне.

– Иди сюда, – попросила она шёпотом, от которого у меня по спине побежали мурашки.

Я подползла к ней и сжала протянутые пальцы. А потом легла рядом, обнимая маму и чувствуя, как моя одежда пропитывается чем-то тёплым.

– Позаботься о Любане, – прошептала она. – Слышишь, Вер?

– Слышу, – ответила я тоже шёпотом.

– Обещай, что ты позаботишься о сестре… – её голос стал еле различимым.

– Обещаю, мамочка, ты только не умирай…

Больше она ничего не говорила, мы лежали молча, а я дрожала от холода и страха. По щекам текли слёзы, которых я не замечала.

Потом чьи-то руки потянули меня в сторону, я плакала, просила оставить меня с мамой и постоянно звала её. Вокруг были люди, много людей. Они ходили, что-то говорили, что-то делали с мамой и Любаней.

Меня подняли, всё закружилось, вместе с землёй уплывая из-под ног. И я поплыла вслед за ней.

Вздрогнула и проснулась.

Самолёт ровно гудел. Справа через проход негромко переговаривались пассажиры. Моя соседка слева спала, уронив голову на шторку иллюминатора.

Это всего лишь сон.

Всё давно закончилось. Много лет назад.

Мне уже давно не снилась та страшная авария, которая унесла жизнь моей матери и сделала нас с сестрой сиротами.

В больнице мы с Любаней провели последний месяц лета. А в начале сентября нас привезли в детский дом.

Я помнила о данном маме слове. Ведь это было последним, о чём она просила перед смертью. И я не могла нарушить обещание.

Мне было всего восемь лет, но для четырёхлетней Любки я стала взрослой, той, кто может разрешить любую проблему. И приходилось решать. Потому что дети нас задирали, отбирали редкие десерты и игрушки. Там действовали правила выживания в дикой природе: или ты, или тебя.

Будь я одна, скорее всего, меня шпыняли бы все, кому не лень. Но у меня была Любаня и ответственность за неё. Я научилась драться. Очень скоро нас оставили в покое, поняв, что лучше не связываться с «этой буйнопомешанной».

А через несколько месяцев в нашей жизни появились тётя Люда и дядя Коля…

Самолёт легко приземлился, раздались аплодисменты обрадованных пассажиров, следом за ними гул голосов и шорох доставаемых с полок сумок.

Ну вот я и дома.

Четыре года в Америке заставили меня чувствовать себя слегка непривычно. Родная речь вдруг стала словно бы и незнакомой. Хотя в компании работало много русских сотрудников, но общаться мы все предпочитали на английском, словно бы желая слиться с окружающими.

Я дождалась свой багаж и двинулась к выходу. Толпа встречающих уже поредела, и стало ясно, что Любаня не приехала. Если честно, я особо и не ожидала, хотя она клятвенно заверяла, что будет меня встречать. Но всё же надеялась.

Из сбивчивых объяснений сестры я поняла только, что она живёт в доме жениха, ей там плохо, нужна моя помощь и поддержка.

Вопросов оставалось много. Например, зачем выходить замуж за человека, с которым плохо?

Я весьма неплохо зарабатывала и отправляла Любане достаточно, чтобы она могла позволить себе снимать квартиру и кое-что оставлять на скромную жизнь, пока не найдёт работу.

Вот с работой у сестры не складывалось совсем. Она решила пойти по моим стопам и стать экономистом, но не сумела окончить вуз. Преподаватели к ней слишком придирались, отказывались идти навстречу, Любаня психанула и ушла с третьего курса.

Она решила стать дизайнером интерьеров. Получила сертификат каких-то курсов в интернете и стала ждать богатых клиентов. На бедных и мало платящих моя сестрица была не согласна.

Я понимала, что богатые клиенты с неба не падают, и сестре придётся приложить немало усилий, чтобы создать себе репутацию и добиться успеха на выбранном поприще. Вот только объяснить ей эту истину Любе не представлялось возможным, а ссориться из-за такой ерунды мне не хотелось.

Поэтому я поступила так, как поступала все эти годы: поддержала Любаню и выслала ей денег.

Чемодан задорно постукивал колёсиками по плитке пола. Большая сумка оттягивала плечо. Я решила не брать с собой слишком много вещей, потому что собиралась вскоре вернуться. На работе взяла отпуск за свой счёт на четыре недели, посчитав, что этого хватит, чтобы разобраться в Любкиной проблеме, решить её и вернуться в Нью-Йорк.