Мне холодно - Карина Финкель

– Видимо, какой-то технический сбой, – сказала администратор. – Вашу бронь вижу, но на этот же номер уже была другая бронь, и гость уже заселился. Мне очень жаль, могу сделать вам скидку на следующий раз.

На Киру нахлынуло отчаяние.

– А в других корпусах?

– Там тоже ничего, я уже посмотрела. Очень сожалею, правда.

– Я не могу сейчас ехать в другую гостиницу. Не могу. Я совершенно без сил. Может, найдется хоть какой-то другой номер? Пусть подороже…

– Боюсь, у нас все битком.

Кира была совершенно разбита.

– Впрочем, есть один номер…

– Давайте.

– Но там не до конца закончен ремонт.

– Давайте его. Мне без разницы.

В номере ничто не указывало на незавершенный ремонт. Кажется, его там и не начинали – кое-где на стенах виднелись царапины от чемоданов или еще чего-то, обивка кресла была потерта. Все было, как во всех отелях – свободные от вещей шкафы и поверхности, иллюзия, будто здесь никто раньше не жил. Все чисто и пусто. Ровно заправленная кровать. Номер будто появился из ниоткуда, специально для Киры.

Она кинула рюкзак на пол и подошла к окну. Распахнув тяжелые занавески, увидела застывшую от холода Москву. Вдалеке виднелись гигантские трубы, из которых шел дым. Кажется, именно они отвечают за отопление в городе. Работают, чтобы москвичам было тепло и уютно дома. Приглядевшись, можно было увидеть Сити. Пятнадцатый этаж. Самое то, чтобы любоваться городом. И еще, если выйти из окна пятнадцатого этажа, то все получится наверняка, подсказал незваный голосок в голове. Кира его отогнала.

Небо заволокло темно-серыми тучами. Все под этим небом затихло в ожидании. Но ни дождь, ни снег так и не начались. Мир за окном то ли был мертв, то ли заснул.

В холода московское небо иногда становится пронзительно оранжевым. Звезд в такую ночь не бывает, даже если нет облаков. Только болезненное, безумное небо. Кира знала, что скоро небо станет оранжевым, и ей было жаль, что сейчас оно не такое.

Подул ветер. Листья начали сыпаться с деревьев, но ветер не давал им упасть, и нес куда-то в сторону, поднимал в высоту. У Киры было ощущение, что все они летят на нее. Она представила, как листья засыпают ее по голову, и она оказывается в огромном, тихо шуршащем сугробе. Осень была красива, но золотые листья на деревьях были мертвецами и удерживались на своих местах по чистой случайности.

Вдруг по подоконнику с обратной стороны окна проползло что-то темное, неприятно царапая его. Кира вздрогнула, но тут же поняла, что это всего лишь засохший темный лист, каким-то образом долетевший аж до 15 этажа.

Кира по привычке достала из рюкзака телефон. Он не включался. Она порылась в рюкзаке в поисках зарядного устройства, но его не было – хотя она была уверена, что положила его. Ну, ладно. Звонить ей все равно теперь некому.

Кира вспомнила, что возле гостиницы был небольшой продуктовый. Она вышла в него и накупила гору вредной еды. Чипсы, конфеты, две плитки шоколада, зефир, запакованные в пластик суши с пакетиком соевого соуса.

Вернувшись в номер, она хотела положить суши и сладости в маленький гостиничный холодильник – суши явно это было нужно, а шоколад она любила замерзший, твердый. Но холодильник не работал. Она проверила провод, покрутила колесико температуры – видимо, просто был неисправен. Звонить на ресепшен, чтобы кто-то пришел, торчал в номере и долго чинил его, не хотелось, и она оставила сладости и суши на остывших полках холодильника. Промелькнула мысль, что муж явно знает, как его наладить. Ну и ладно.

Кира решила принять душ. Она разделась в комнате, повесив одежду на спинку потертого кресла. Некоторое время смотрела в зеркало на себя голую. Потом забралась в душ, включила горячую воду и некоторое время постояла под жесткими струями. Стекло запотело. Кира зачем-то нарисовала на нем домик – такой, который обычно рисуют дети. Квадрат, сверху треугольник-крыша. Окошко. Печная труба, из которой валит дым. Вокруг пририсовала сугробы. В отдалении деревья. Интересно, что дети по всему миру, многие из которых живут в квартирах, рисуют этот домик. Откуда в них эта картинка?

Кира вылезла из душа и вытерлась белым махровым полотенцем. Замоталась в жесткий гостиничный халат, тоже ослепительно белый.

Вернувшись в комнату, она согрела чайник и заварила себе чай, достала из неработающего холодильника сладости и суши. Чашка чая и сладости очень уютно смотрелись на стеклянном журнальном столике, а суши и чипсы выбивались из общей картины. Кира уселась в кресло и принялась закидывать в себя вредную еду, прихлебывая чай. Но удовольствия не было, насыщение не приходило, словно на самом деле ей хотелось наполниться чем-то иным. Поэтому она перестала есть. Купленные припасы больше не казались ей такими аппетитными.

Внутри нее медленно разливалась холодная пустота. Кира беспомощно наблюдала, как она захватывает ее тело. Сидеть в номере стало нестерпимо.

Она вспомнила про бар внизу гостиницы. Быстро высушила волосы, натянула короткое платье, накрасила ресницы и спустилась вниз. Обычно в такие заведения она не ходила. Пошловатый интерьер, ночной клуб из девяностых – возможно, он действительно существует тут еще с тех времен. Громкая музыка в стиле «туц-туц», странно танцующие люди. Сейчас – то, что надо. Народу было немного, но достаточно, чтобы затеряться.

Тело сразу отозвалось на «туц-туц» и поняло, как под него двигаться. Наверное, когда-то древние люди так же реагировали на стук барабанов. Есть ритм, есть твое тело. Дальше все случается само.

Кира заказала себе два шота и выпила их – с непривычки к алкоголю медленнее, чем следовало. Сначала было слишком горько, потом – слишком сладко. Обычно она не пила алкоголь, чтобы беречь кожу. Но сейчас было все равно.

«Туц-туц» снова завладел ее телом. После шотов она влилась в ритм еще органичнее. Минут пять она танцевала одна, потом к ней присоединился мужчина. Немного старше нее, в брюках и белой рубашке – возможно, командировочный, из того же отеля. Мужчина ей понравился. Уверен в себе. Не напрягается рядом с ней и не напрягает ее – а это иногда случается рядом с незнакомым человеком. Знает, что делать. Какая-никакая искра проскочила.

Они провели вместе несколько песен, довольно долгих, как и все эти «туц-туц». Такая музыка может длиться вечно. В ней нет структуры, которая обязывала бы ее заканчиваться. Она просто существует сама по себе, никуда не двигается, не развивается и от того не заканчивается. И не затрагивает ни сердца, ни разума.