Падшие люди - Клэр Уитфилд

К тому времени, когда она закончила делать мне прическу, мои волосы были туго стянуты со всех сторон и собраны на макушке в огромную копну кудряшек. Я стала похожа на овцу. Но это было еще не самое страшное: затем она взялась за мой гардероб. Набросилась на него, словно моль. Одно за другим вытаскивала каждое платье, морща лоб, вытягивала его на обеих руках, словно под ее пристальным взглядом оно могло стать красивее, вздохнув, убирала его на место и брала другое, бормоча себе под нос что-то невразумительное. Наконец она остановила свой выбор на платье, которое, по ее мнению, было наименее безобразным. Я невольно рассмеялась. Оно было бледно-зеленое – фисташкового цвета. А в наряде именно такого цвета я, по словам Айлинг, похожа на чахоточную, которая вот-вот испустит последний вздох. На дохлую девицу, что гремит костями и сипит так, будто потягивает в соломинку из пустой бутылки. От такой шарахаешься, как от черта, поскорей бы сдохла.

Я согласилась надеть это платье, чтобы положить конец испытанию и угодить миссис Уиггс. Надеялась, что Томас, как и многие мужчины, не заметит, что фисташковый цвет мне не идет.

К ужину у меня дико раскалывалась голова. Когда я села за стол, Томас уставился на меня с выражением ужаса на лице.

– Боже, что ты сотворила со своими волосами? – Он разинул рот от изумления и, не сводя с меня глаз, расстелил на коленях салфетку.

– Решила попробовать что-нибудь новенькое. Тебе нравится?

– Нет, Сюзанна, не нравится. Прическа слишком высокая. Рядом с тобой я буду похож на циркового уродца, меня будут принимать за карлика. С такой прической твое худое лицо кажется круглым, как пирог.

Я оказалась в нелепом положении. Неужели миссис Уиггс нарочно сделала из меня уродину? Или же она ничего не смыслит в прическах, а я по глупости обратилась к ней за помощью?

Ужин продолжался. Я была настроена решительно, всячески старалась, чтобы вечер удался, невзирая на неудачное начало.

Но потом Томас заметил:

– Какая-то ты зеленоватая. Тебе нездоровится?

– Чертово платье, – тихо буркнула я и откинулась на спинку стула, бросив салфетку на стол.

– Прости, что ты сказала?

– Ничего, Томас. Ничего.

Зеленоватый цвет кожи явился подходящим поводом, чтобы затронуть тему, которую я намеревалась поднять весь вечер.

– Последние дни мне немного нездоровится.

– Вот как? Что случилось? Тебе повезло, что ты вышла замуж за врача. Чем я могу помочь, Чапмэн?

Я не знала, как сообщить деликатную новость. Понадеялась на свой язык.

– Думаю, может быть… с некоторых пор я перестала испытывать недомогание, – с запинкой произнесла я, рассчитывая, что он поймет.

Отреагировал Томас совсем не так, как я ожидала. У него перехватило дыхание, лицо вытянулось, посерело, как могильный камень. Он заморгал, словно сломанная кукла.

– Томас? – окликнула его я.

Молчание затягивалось. Я попыталась взять мужа за руку, но он так стремительно отдернул ее, что я вздрогнула от неожиданности.

– Проклятье! – выругался Томас, хлопнув ладонью по столу.

На лбу у него пульсировала жилка. Он стиснул кулаки. Сейчас точно что-нибудь швырнет, мелькнуло у меня. Таким я его никогда еще не видела.

– Что случилось? – спросила я писклявым голоском.

– Ничего! – рявкнул он. – Ничего. Мне нужно подумать.

Томас встал и покинул столовую, а я сидела за столом и недоумевала, как же получилось, что вечер, который я планировала целый день, закончился столь печально. Я чувствовала себя здесь чужой. Думала: какая-то я неуклюжая. Словно на мне лежит проклятье. Совершаю одну ошибку за другой, что бы ни сказала и ни сделала.

* * *

Открыто Томас не выражал своего недовольства, но я видела, что он злится на меня, будто я колдовством заставила плодоносить свое чрево и тем самым все испортила. Потом, спустя несколько дней, когда все вернулось на круги своя, я поспешила сообщить мужу, что поторопилась с выводами, что сбой в организме был вызван треволнениями, связанными с переменами в моей судьбе. Я думала, Томас обрадуется, а он снова рассердился. Разве что теперь гнев свой выразил в менее взрывной форме. На этот раз его обеспокоило, что подумают окружающие.

– Но я уже сказал в больнице, что скоро стану отцом. Доктор Тривз, услышав новость, даже поздравил меня! Ах, как нехорошо получилось! Так… придется сказать, что произошел несчастный случай, что ты упала с лестницы.

– Я не думала, что ты кому-то скажешь. – Изначально у меня сложилось впечатление, что можно апеллировать к его благоразумию, но мне еще только предстояло усвоить урок, один из многих, что зачастую брак – это голый пустырь, где не действуют законы логики и здравомыслия. Как, видимо, и в нашем случае.

– Ты в своем репертуаре, Сюзанна! – заорал он. – Вечно все драматизируешь. Впредь, прежде чем сообщать мне нечто подобное, убедись, что ты не ошиблась. И вообще, какого черта ты дуришь мне голову своими женскими штучками? Знаешь, что люди подумают…

То, что затем последовало, явилось для меня полной неожиданностью.

– …что ты стара для меня. Над нами будут смеяться. Вот честное слово, Сюзанна, столько шума из-за пустяка. А все потому, что тебе непременно нужно быть в центре внимания. Я мог бы прекрасно обойтись без… выдумок твоего больного воображения.

Расстроенная, я расплакалась. Томас обозвал меня истеричкой. И в этом обвинил меня человек, который взбесился из-за того, что я, возможно, жду ребенка, а потом – из-за того, что это не так. Мы были женаты всего несколько недель, а его поведение уже приводило меня в замешательство. Но я была готова простить мужа. Была готова лебезить перед ним по-всякому, лишь бы восстановить мир между нами.

Доктор Томас Ланкастер при своем росте шесть футов два дюйма [3 - 6 футов 2 дюйма = 1 м 88 см. ] был сложен превосходно, в отличие от большинства высоких мужчин, производивших впечатление долговязых скелетов – сплошь выпирающие коленки и локти. Расправив плечи, он скользящей походкой вплывал в комнату, словно собирался танцевать со всеми присутствовавшими там женщинами. Я же, имея рост пять футов девять дюймов [4 - 5 футов 9 дюймов = 175, 259 см. ], всю свою жизнь сутулилась, чтобы не казаться дылдой среди других девушек. Ему было двадцать пять лет, и я остро сознавала, что он на пять лет моложе меня. Еще до замужества я замечала в нем признаки того, что можно назвать незрелостью, однако изъяны характера – дорогостоящая привычка, а Томас Ланкастер мог себе это позволить.