Прозрачный - Евгения Пушкина

Маша немного сконфузилась, как-то ссутулилась, стала быстро моргать. С ней порой происходили такие метаморфозы, особенно после того, как она начинала идеально четко выговаривать фразы. Как только она задумывалась об этом, на нее нападала неуверенность и скованность. Она долго не могла выговорить часть слов:

– Н-н-но т-т-ты можешь сделать по правилам сразу. У т-т-тебя достаточно н-на это сил. З-зачем ты не используешь их по полной п-программе?

Я уже прочитала в Машиных глазах все ее рассуждения. Маша никогда не задавала лишних вопросов. Говорила сама мало, это было не столько из-за заикания, а сколько из-за ума, который привык сам все обдумывать, который был немного закрыт и враждебен по отношению к окружающим, но был усерден и гибок.

Маша видела, что у меня какие-то проблемы со сном, что вообще я не совсем обычная девочка, хоть и с виду просто очень симпатичный подросток с огромными голубыми глазами. Она всячески пыталась меня поддержать, найти способ помочь мне. Маша иногда заваривала травяной чай для успокоения и способствованию сну, пыталась меня им угощать. Я принимала угощение с неохотой, мне вообще не нравилось пить что-то кроме воды, но иногда я делала исключения для чая и даже очень редко для кофе. Как-то Маша даже пыталась посоветовать мне массажи или какие-нибудь спортивные процедуры. Но я от всего отказывалась, ведь у меня и так было немного свободного времени после переезда в общежитие.

Я часто уезжала. Я ездила в детдом навещать своих старых друзей и наводить там порядок, принимать некоторых людей, оказывать помощь. У меня даже был знакомый следователь, который обращался ко мне за советом в особо сложных делах. Если был свидетель, я приезжала и читала его мысли и высказывала какие-то факты, которые могут помочь найти преступника.

Иногда я просто ездила по городу и смотрела на людей. Выбирала из толпы человека и пыталась помочь своим разговором. Если ты способен видеть человека насквозь, то не очень сложно подобрать нужные слова, чтобы он не послал тебя при попытке заговорить с ним. Я старалась выбрать людей, до которых можно донести помощь, которые готовы слышать и слушать, которые хотят вылечиться. Часто люди не готовы принять помощь или безнадежны в своем недуге, даже если им объяснить, в чем проблема и какие у болезни причины.

Проще всего помогать детям. Они готовы воспринимать информацию, они готовы работать над собой, если нужно. Чаще всего детские травмы связаны со страхами, кто-то напугал, случился инцидент, чем-то заразился. Ребенку достаточно пересказать его страх, и это уже ему помогает понять проблему. Осознание причины убирает следствие. Но нельзя помочь тем детям, которые получили травму при родах или до родов. Как Маше, которая заикается, потому что ей повредили нерв при хирургической операции в младенчестве. У Маши нет иллюзий.

Единственный страх, который очень тяжело убрать у человека, это страх того, что ты никогда не сможешь стать другим. Иногда появляется уверенность, и все слова удается произнести без запинки, но контролировать эти моменты практически невозможно. Я не видела, как это можно сделать. Мне нечего было пересказать Маше, чтобы заставить ее задуматься. Я не знала, как повлиять на ее ситуацию.

Нельзя было помочь детям больным раком, если они уже родились с этим недугом. Взрослым, с одной стороны, было тоже несложно помочь, потому что чаще всего все их болезни случаются от их мировосприятия и мироощущения. Но с другой, очень мало кто из людей готов слушать, где и как он был не прав, где и как он перегнул или недогнул палку. Бывает, что в жизнь человека врывается какой-то рок. Как тогда быть? Можно еще раз рассказать об этом человеку и показать ему, над какими эмоциями стоит работать. Нечто похожее делают психологи, но им сложнее, они не видят полной картины. А мне достаточно было несколько секунд, чтобы увидеть самую суть: самое ключевое, что находится в человеке, что его гнетет или делает счастливым. Жаль, что счастливыми умеют быть очень немногие.

А сейчас, сидя в комнате в позе для медитации, я видела, как Маша негодует. Маша считала меня безупречной, невероятной. Хоть и прошло всего лишь полтора месяца с нашего первого знакомства, Маша считала, что во мне заложен глубокий потенциал, что я смогу встать и полететь, если захочу. Но ничего подобного со мной почему-то пока еще не происходило. Была еще одна важная деталь: Маша восхищалась тем, чего у нее не было, моей внешностью и здоровьем.

Я ей ответила:

– В детдоме у меня было прозвище Блаженная. Ко мне маленькие приходили за помощью. Я часто видела, когда кто-то хочет затеять что-то недоброе. Всем злодеям стало скучно, я всегда заранее знала, кто и что готовит. Никто не мог пройти мимо. Как Бэтмен, прилетала и всех спасала. Одно время ко мне приходили толпы людей за помощью. Чуть не погорели на этом. Хотели меня отдать или продать, спасла воспитательница. Она меня вообще очень часто спасала, в том числе от себя. Она меня учила и сейчас еще учит жить в рациональном мире, действовать по уму, делать хорошо то, что получается, и любить то, что вокруг. Лучше не будет. Поэтому, Маш, я стараюсь не брать на себя лишнее. Каждый из нас безупречен и может все, абсолютно все, но не сразу, не сиюминутно. А иначе мы все сгорим как факелы. Я одно время и хотела так сделать, меня Нина Ивановна – воспитательница моя спасла. Просто поговорила. Ровно так, как я обычно делаю с людьми. Маш, давай лучше вместе заниматься, ты же будешь держать спину с первых упражнений, я знаю. Я уверена.

Сначала Маша улыбнулась, потом нахмурилась. Хотела что-то сказать и на протяжном «м-м-м» вышла из комнаты. Я поняла, что Маша задумала какое-то безотлагательное дело, что слова мои ее обрадовали, но ей нужно что-то обдумать и что-то сделать. Через какое-то время Маша вернулась с несколькими книгами по йоге и цигуну.

– Вот. Д-давай изучать вместе, – Маша улыбалась, как счастливый пионер в предвкушении подвига.

Я улыбнулась в ответ. Маше просто хотелось дружбы, просто хотелось делать что-то вместе и обсуждать это.

– Да, конечно. Давай читать, а потом делать упражнения. Давай я только закончу изучать эту книгу. Может, ты тоже будешь иногда ее брать у меня и читать.

– Хорошо, с уд-д-довольствием!