Прозрачный - Евгения Пушкина

Мы неплохо ужились с Машей, я ей помогла освоиться, объяснила, как и что устроено, какое есть расписание в общежитии, как пользоваться общей кухней и когда можно посещать общий душ. С 1 сентября мы каждый день ходили вместе на занятия, сидели за одной партой, обедали, читали книги в комнате, гуляли. Меня совсем не напрягало Машино присутствие, а ее мое, она никогда не задавала лишних вопросов, говорила всегда мало и по существу. Зачем вообще нужен словесный диалог, если все можно чувствовать, просто находясь рядом с человеком. Для этого всего лишь нужно быть более чутким. Большинство людей этого не хочет, они слишком заняты собой, своими мыслями. Им нужно постоянно говорить, постоянно оправдываться и оправдывать. Но бесконечный диалог или монолог все равно не дает им полной уверенности в том, чего они хотят и к чему стремятся. Чаще всего люди не имеют никаких целей и живут по инерции, по шаблонам, стандартам и стереотипам. Я не исключение, пусть и понимаю больше, чем остальные, но я еще не знаю, какая у меня цель.

В колледже учатся в основном девочки, где-то восемьдесят процентов обитателей общежития. Изначально общежитие задумывалось как женское, но не удавалось набрать нужное количество жильцов. Часть комнат занимали преподаватели и другой персонал колледжа, но это не спасало от большого количества пустующих комнат, поэтому принимали и мальчиков. Средний возраст учащихся от пятнадцати до девятнадцати лет.

По сравнению с детским домом здесь больше воли и меньше надзора, что пьянит голову и развязывает руки многим детям, вырвавшимся из-под опеки родителей. Меня поселили в единственный блок, где несколько комнат занимали студенты старших курсов, остальных новичков старались селить с новичками. Машу поселили со мной, потому что поняли, что если что, я ее не дам в обиду.

Никто не пытался над нами издеваться. Хотя случаи с другими обитателями бывали разные, начиная от мелких краж, кончая травлей и кознями. Особенно доставалось новичкам. Украсть еду на общей кухне, сначала по-тихому, потом уже в открытую, отобрать понравившуюся одежду, заставить убираться за себя считалось нормальной практикой. Случались потасовки, стычки, кто-то кому-то мог поджечь волосы, оцарапать лицо, испортить одежду. Это бывало крайне редко, все-таки из общежития могли выселить, а жительницы этого боялись. В детском доме драки, кражи, унижения случались чаще, потому что выселить обидчиков было некуда. Даже если накажут воспитатели или сделают выговор в милиции, все равно вернут в коллектив. Очень редко кого-то переводили в другие детские дома, это было не выгодно администрации. Ухудшение показателей портили статистику в отчетах, лучше замолчать о проблемных детях, чем объяснять, почему их за плохое поведение нужно перевести в другое место.

Мальчиков селили в отдельной части общежития, куда не пускали девочек, там сидел неподкупный охранник, чтобы студенты и студентки не ходили друг к другу в гости. Очень трудно было проникнуть противоположному полу на женскую территорию и наоборот. Разумеется, все равно кому-то это удавалось.

Дружили, общались, влюблялись. Девчонки тайком приводили мальчиков, чтобы комендант не просек и не выгнал, чтобы другие девочки не настучали охране. Многие хотят романтики и отношений в этом возрасте, организм активно меняется, сердце начинает биться чаще, когда солнышко заглядывает в окошко.

Мое сердце тоже порой билось чаще, тоже ощущало изменения в своем теле, но я не представляла, что с этим делать. Мы с Машей обе не представляли, что с этим делать, и заключили негласный договор, что на всю жизнь останемся целомудренными девами, преданными знаниям и помощи людям. Хотя прошел всего лишь месяц с момента нашего знакомства, мы уже считали, что будем верными подругами на всю жизнь. Я удивлялась тому, как просто эта мысль появилась в моей голове, ведь раньше я не могла ни с кем из детей сблизиться, а тут так легко за какой-то месяц приобрела подругу. Я была очень рада, что так все сложилось.

Пришла преподавательница и открыла класс, Маша несколько раз окликнула меня, прежде чем я отвернулась от окна и последовала за ней. Мое сказочное ощущение тут же рассеялось, возвращая меня в обыденный мир.

Прозрачный

Глава 5. История болезни

Мне семнадцать лет, и я болен. Моя болезнь полностью захватила разум, рассудок и душу, и я уже чувствую себя лишним в этом теле, где главенствующую роль играет чужое паразитное самосознание. Я будто стою в стороне и кротко наблюдаю, как год от года болезнь прогрессирует, как все чаще и чаще проявляются ее симптомы, и все дальше и дальше ее нездоровые образы уносят меня от реальности.

Больше всего на свете я не хочу оказаться в сумасшедшем доме и превратиться там в бездушный овощ, как получилось с моим отцом. Болезнь моя наследственная, причем уходит корнями глубоко в родословною. Мой прапрадед занимался поиском вакцины от чумы, работал в Кронштадте в известном Александровском форте. Может быть, химические опыты сказались на его организме и каким-то образом испортили дальнейшие гены, он сошел с ума к шестидесяти годам, у него осталось два сына и две дочери. Сыновья получились непутевые: один не дожил до десяти лет, страдал эпилепсией и в припадке задохнулся, другой покончил с собой в девятнадцать.

О прабабках сохранилась смутная информация. Об одной вообще неизвестно ничего, после двадцатых годов ее следы затерялись. Вторая прабабка родила троих детей, у нее было два мужа. В тридцать пять ее и второго мужа репрессировали, детей оставили на попечение разным родственникам.

Прадед не общался со своими братом и сестрой, его отдали теткам по материнской линии. Заболел он еще до войны. Но, к счастью, болезнь не прогрессировала, война, наоборот, притормозила ее развитие. Прадед ушел на фронт по доброй воле. Воевал он под Ленинградом, где-то между Кингисеппом и Ропшей, ему везло, он смог выжить в условиях постоянных боевых операций, голода, диких морозов.

После возвращения с фронта он чувствовал себя лучше, чем до войны, хотя отморозил несколько пальцев на ноге и надорвал спину. Про психическое здоровье никто и не думал, война сделала всех равными, а его показатели здоровья были лучше, чем у многих вернувшихся солдат. Работал он в комитете по озеленению города, тогда некогда было собой заниматься, люди вкалывали с утра до ночи. К тридцати годам он женился на моей прабабке, простой и веселой женщине, приехавшей из глубинки. Когда родился мой дед, прадед уже начал немного пить, работы было не так много, город успели восстановить, мыслей стало в голове больше, что-то переключилось, и за год он сгорел в алкогольном дурмане.