Радужная вдова - Роман Канушкин

– А я знаю, – произнесла Наталия. – Так не могут. Им надо разогреться, разогнаться, чтобы была эта пьяная крутость, лихость. С иностранцами совсем по-другому.

– Что ж, прямо так все и одинаковы? – спросил Прима.

– За редким исключением. Был один, Лев Сергеевич, солидный такой дяденька… В возрасте, а очень даже ничего. Ладно, извините.

– Но хоть что-нибудь в поведении Александры изменилось в последнее время?

– Нет. Про рыбу только свою стала твердить чаще. Да, бред по пьяни. Но я не думаю, что она могла выкинуть нечто такое, за что можно было мстить.

– Послушайте, Наталия, в своих показаниях вы написали, что виделись в последний раз за несколько дней до убийства…

– Да, за неделю. Я уезжала к родственникам в Тихорецк. Об этом я тоже написала.

– И вы не заметили в ее поведении ничего странного?

– Нет. С Шандором она повздорила из-за его младшего брата. Он вечно лез к ней на халяву, а она его терпеть не могла. Но это у них постоянно, знаете, так полаются, а потом глядишь, все у них вроде в шутку. Да нет, если вы думаете, что это как-то связано… Нет.

– Хорошо, не с Шандором, а с его братом?

– С братом? ! Да что вы, об этом знала бы каждая собака. Он ведь такой жирный, неповоротливый, его видно за версту. И еще он такой знаменитый.

– Знаменитый? Что вы… Послушайте, вы не хотите сказать, что…

– Да, Николай Волшининов, известный русский музыкант. Или цыганский, как хотите.

– По моим сведениям, они с Шандором лишь однофамильцы. – Прима был в замешательстве.

– Не знаю, может, и так. Я их маме свечку не держала. Но так они говорили. Возможно, что и шутили.

Николай Волшининов был знаменитым исполнителем цыганских романсов, ростовским Сличенко. У них с Шандором было разным абсолютно все – начиная с отчества и заканчивая внешностью. Шандор был сухой и крепкий, Николай Николаевич выглядел как человек-гора, огромный, неимоверно толстый, выступал вечно в каких-то накидках, длинных хламидах, делающих его похожим на библейского пророка. Никаких сведений о том, что Николай Волшининов и Шандор были родственниками, у Примы не имелось. Конечно, в ходе оперативной работы не стоит пренебрегать никакими версиями, однако Николай Волшининов был слишком заметной и обеспеченной, в том числе и женским вниманием, фигурой, чтобы пойти на такое нелепое в его положении преступление. Вспылил? Из-за проститутки, которая ему отказала? И никто из возможных свидетелей: соседей, старушек у подъезда, мужиков, с утра до вечера резавшихся в домино в тени акаций напротив дома, – его не видел? А он еще вставил в смертельную рану засохший цветок? Нет, все это попахивало версиями из дешевых любовно-криминальных романов. Все это мрачная поэзия. В жизни все проще, суровее и конкретнее. И наверное, поэтому сложнее.

– Хорошо, Наталия, вы виделись с потерпевшей за неделю до… – Прима все же перешел с официального языка, щадя чувства свидетельницы, – до трагедии?

– Я могу точно вспомнить… Это была суббота. Я ее встречала. Встречала московский поезд. У нее были какие-то дела в городе…

– Какие?

– Она мне не рассказывала. – Наталия пожала плечами. – А потом мы вместе поужинали.

– Где?

– В поплавке… Это мы так называем ресторан…

– Знаю. Как она выглядела?

– Прекрасно. Даже лучше, чем обычно. Шутила. Мы ржали как сумасшедшие. Потом… Знаете, она переменила все – прическу, макияж, стала такая…

– А в ресторане?

– Если вы имеете в виду, работали ли мы там, то я вам сразу скажу – нет. У нас была отдельная кабинка, они прикрыты, знаете, такой свисающей соломкой. Мы ни с кем не общались и уехали не поздно. Сашка меня проводила, я в этот вечер уезжала в Тихорецк.

– Это было… Число не помните?

– Суббота, тридцать первое… Она была такая… как будто все в ее жизни теперь будет хорошо, но… мы больше уже не виделись. Сашка, Сашка… Это все ужасно.

– Но какими-то новостями вы делились?

– Говорю же вам – обычные бабьи пересуды. То-се…

– Вы сказали, что встречали в этот день московский поезд?

– Ну да. Сашка брала у Шандора отпуск. Даже отдала ему какие-то бабки.

– Работала в Москве?

– Не поверите – учиться поступала.

– В смысле?

– Да не бойтесь, не повышала квалификацию у московских путан, нет. Это она уже второй год подряд. Я ж говорю, Сашка была очень целеустремленной, знаете, не раз она могла и Шандора на место поставить. Даже за меня как-то вступилась. – Наталия улыбнулась той самой светлой улыбкой, с которой действительно говорят хорошее, вспоминая ушедших. – Она в институт поступала. Учиться вздумала на старости лет. По-моему, в какой-то экономический, что-то вроде… управления, есть такой?

– Есть. В Москве, как в Греции, все есть.

– Один клиент ей подсобить вздумал. Надул, конечно.

– И что?

– На общих основаниях провалилась в прошлом году. Там все замазано. Потом приехала, рассказывала про студентов на иномарках с мобильными телефонами, смеялась…

– Если не путаю, вступительные экзамены проводятся летом.

– Да. Только в этом году она скопила денег и решила рвануть в какую-то частную школу бизнеса, все книжки по экономике читала. А до этого хотела в художественную школу, вроде рисовала неплохо. Путаная она у меня была. Все чего-то мечтала.

– В художественную, а потом по бизнесу?

– Она хотела изменить свою жизнь, что здесь такого?

– И когда она брала отпуск?

– В конце апреля.

– Что ж это за школа такая, с экзаменами в апреле?

– А почему вы у меня это спрашиваете? Да еще таким тоном, будто я в чем-то виновата? У вас что, каждый человек в чем-то виноват? ! Уже потому, что он просто живет?

– Ну вот, вспылила. – Прима посмотрел на Наталию и снова почувствовал опустошающую ватную слабость в желудке – если еще не язва, то где-то близко. – Я понимаю, что к работникам правоохранительных органов у тебя выработалось отношение то еще: хороший мент – мертвый мент. Так?

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

– Только, Наталия, мы расследуем убийство твоей лучшей подруги, давай попытаемся быть на одной стороне.