Радужная вдова - Роман Канушкин

Была ли она наркоманкой?

Если нет, то что это за опыты с предкритическими дозами?

При чем здесь Железнодорожник?

Кто-то еще?

Что увидела Наталия Смирнова на теле потерпевшей? Что, не замеченное экспертами, привело ее в такой ужас? Причем не замеченное экспертами высшего класса, а ей хватило лишь одного беглого взгляда.

Что-то, известное лишь проституткам?

Знак мести?

Смешно, нелепо и глупо.

Или что-то, известное лишь близкому человеку? Какая-то опухоль, родимое пятно, внезапно исчезнувшее?

Но это уже вообще какая-то мистика.

И если Прима сегодня вспоминал о любовно-криминальных романах, то теперь в пору было говорить о романе ужасов.

А это уже полный идиотизм.

Да, вопросы, вопросы…

И как сейчас были нужны дополнительные свидетельские показания Наталии Смирновой, просто по той элементарной причине, что теперь Прима находился в полной уверенности, что их такой откровенно-доверительный разговор не был до конца откровенным. И что-то очень немаловажное Наталия Смирнова все же утаила.

В тот момент, когда зазвонил телефон, Прима вдруг понял, что упустил время. Что время потеряно и теперь вряд ли удастся его наверстать. Он посмотрел на белую, потертую, с отполированными временем царапинами телефонную трубку, а потом снял ее:

– Прима слушает.

– Товарищ подполковник, он появился снова.

Связь была внутренней, и Прима знал, кто с ним говорит, – сейчас смена старшего лейтенанта Козленка. Прима сглотнул тяжелый ком, подступивший к горлу.

– Кто? – глухо спросил он, уже зная, что ему ответят, и теша себя слабой надеждой, что, быть может, он ошибается.

– Железнодорожник, – быстро произнес лейтенант Козленок. – Только нашли. Молодая женщина. На вид не старше двадцати пяти. У железнодорожной ветки. Недалеко от главной магистрали.

Что-то в голове Примы задрожало, и сквозь бархатное шуршание в мозгу прозвучал голос: «Наталия. Наталия Смирнова».

Снова тяжело сглотнув и чувствуя, что язва сейчас начнет разъедать его внутренности, Прима произнес:

– Личность установлена?

– Нет.

– Цвет волос?

– Что?

– Цвет волос. Шатенка? Блондинка? Брюнетка? ! Меня интересует цвет волос, Козленок.

– Не знаю, товарищ подполковник. Сейчас выясним. Сейчас устанавливают личность. Выясним.

– Так выясняй быстрее, мать твою! – сорвался Прима и с трудом поборол желание расколотить эту белую трубку об стол. Что-то поднялось у него внутри и… отпустило. Эта ватная сосущая вялость в желудке вдруг прошла.

– Есть, товарищ подполковник. Сейчас все выясним. Повисите, пожалуйста, на связи. – Голос Козленка прозвучал не то что испуганно, а как-то ошарашенно.

Наталия Смирнова была шатенкой. Но могла перекраситься в блондинку или брюнетку. Могла сделать с собой все что угодно. И зря он наорал на Козленка.

Прима неожиданно вспомнил то, что ему поможет немного больше, чем цвет ее волос. Одну маленькую деталь.

– Послушай, Козленок, не серчай.

– Я и не серчаю, товарищ подполковник.

– Выясни, есть ли у нее над губой на левой щеке родинка.

– Что?

«Сукин ты сын, дурак дураком, – подумал Прима, – мудила гребаный, а я перед ним извиняюсь. Хотя ладно, напугал парня, старый черт».

– Родинка. Маленькая родинка на левой щеке, примерно в полутора сантиметрах от губы вверх и чуть в сторону, – примирительно сказал Прима и неожиданно добавил: – Она делала ее очень привлекательной.

– Пара минут, товарищ подполковник, сейчас все выясним. Цвет волос и родинка.

«Почему «делала», – подумал Прима, – почему я сказал «делала ее очень привлекательной»? Взял ее и похоронил. Может, это совсем не она».

Прима тер переносицу и чувствовал, что впервые за две последние недели сосущая, усталая боль в районе желудка прекратилась. Совсем, совсем все это никуда не годится.

Только бы не она.

Той, которая там лежала мертвой, уже все равно, но только бы она не оказалась Наталией.

А потом Прима услышал то, от чего его спина похолодела и мурашки забегали по коже.

– Товарищ подполковник, слушаете?

– Да!

– Она шатенка. Волосы – стрижка каре. А про родинку пока сказать ничего не могу. Еще парочка минут… Товарищ подполковник, у нее вся левая щека порезана. Множество порезов и колотых ран. Поэтому нужна еще пара минут, чтобы выяснить насчет родинки.

– Хорошо, – отозвался Прима; рука непроизвольно сжала телефонную трубку, потом хватка ослабла. Что ж, Прима умеет ждать. И он будет ждать еще пару минут. Даже несмотря на то что сейчас они покажутся вечностью. Даже несмотря на то что порезанной оказалась именно левая щека.

Чей-то большой ум решил поиграть с ним?

– Кто ты такой, – прошептал Прима, глядя в темноту, в сумеречную зону, сгущающуюся за кругом света от настольной лампы, – что тебе надо? Зачем ты пришел?

2. После бойни

Голоса…

Голосов было множество. Одни дружелюбно смеялись, другие звучали строго, но не враждебно. Потом голоса пропадали, и он снова куда-то плыл, а дальше все растворялось и, наверное, не было ничего, а потом голоса возвращались. Они говорили о чем-то хорошем, о чем-то светлом, словно он снова попал в детство и просто спит, пробуждается, и это какой-то праздник, день рождения или Новый год, а родители шепчутся, пряча под его подушку подарки…

Этого человечка давно нет, он куда-то делся, наверное, сбежал с этими дружелюбными голосами, а Игнат остался один. Он взрослел, становился мужчиной и почти не вспоминал того, кого окружающие называли маленьким Игнатом Вороновым.

Потому что Время Мужчин очень сильно отличается от Времени Детей. Как отличается ощущение счастья от отсутствия этого ощущения. Счастье – это слишком большая роскошь, чтобы его можно было позволить себе во Времени Мужчин. Но только эти дружелюбные голоса говорили, казалось, что-то совершенно противоположное. А потом он снова куда-то провалился…

И вдруг один из голосов словно зашуршал, стал звучать гораздо грубее, и боль в области груди сделала тело весомым и придавила его к земле.

– Сестра, по-моему, он… Сюда скорее! – прозвучал этот голос, знакомый голос. – Он приходит в себя. Скорее!

Боль в груди, знакомый голос, просто боль…

Игнат Воронов открыл глаза. Окружающее еще какое-то время дрожало, а потом картинка настроилась и вещи совместились. И все вокруг оказалось незнакомым.