Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета - Егор Ивойлов

Глеб на мгновение остановился в тревоге, но будто подталкиваемый сзади, пошел по направлению к компании. Никакой возможности обойти их не было. Справа тянулась канава, слева стены домов. Единственная тропа проходила мимо сидячих. Они ждали. Черные глаза неотрывно и неподвижно смотрели на Глеба.

– Sir, we are poor people. Give us some money. [21 - Сэр, мы бедные люди. Дайте нам немного денег. ] – кривляясь заговорил один из троицы. Остальные захихикали.

– I do not understand [22 - Я не понимаю. ] – Глеб попытался свалять дурака.

Глеб постарался сохранить спокойный вид, но чувствовал неотвратимость приближающихся событий. «Попробовать бежать? » Быстро посмотрел назад. Сзади уже стоял четвертый мужчина.

Глеб прижался ближе к стене. Один из бродяг поднялся. Он был невысокий и худой, как и его товарищи. Кажется, все были пьяны.

Он вальяжно подошел ближе к Глебу:

– You know this is a bad neighborhood? Where are you from? [23 - Ты знаешь, что это плохой район? Ты от куда? ]

– I do not understand. [24 - Я не понимаю. ]

– Give me your phone to call. [25 - Дай телефон позвонить. ]

– No. [26 - Нет. ]

Индус оглянулся на подельников, в его руке блеснул нож.

– Give me, please, your pho… [27 - Пожалуйста, дай свой телеф…]

Закончить фразу бродяга не успел. Потому, что железный прут влетел ему в висок. Череп хрустнул, и мужчина обрушился на землю. Его ноги затряслись в конвульсиях.

Остальные вскочили, ошарашенно смотрели на своего главаря. Замерли в нерешительности. Один бросился на Глеба. Подрались. Глеб поскользнулся на чем-то. На крови? Было темно, не понятно. Противник повалил его, принялся душить обеими руками. Сжимал горло с неожиданной, для такого тщедушного человека, силой. Остальные подбежали и принялись пинать Глеба. Глеб старался нащупать нож. Проклятый нож должен был быть где-то рядом. Индус душил его и бил головой о камни. Глеб почти терял сознание, но все-таки дотянулся до ножа, воткнул куда-то в район бедра, или нижней части торса своему противнику. Он отпустил горло и откатился в сторону, сжал рану и стал выть. Голос был каким-то писклявым и плаксивым, как у женщины.

Глеб поднялся и сплюнул. Шея болела, глотать не мог. Кажется, он бы убил их всех, но оставшиеся на ногах бродяги отступили на почтительное расстояние. Один лежал без сознания, второй стонал, уткнувшись лицом в землю.

Глеб поднял с земли прут. Потом пошел вдоль канала. Его окутал мрак. Он отвратительно ухмылялся, довольный собой. В одной руке нож, в другой железный прут. Где-то во тьме оконных проемов все еще мерещились взгляды. Кажется, кто-то из бродяг пошел за ним. Больше это не вызывало тревоги, скорее придавало уверенности и азарта.

Звенящая тишина. Туман от влажной земли клубился, принимая очертания призраков. На небе ни одной звезды. Впереди дорожная насыпь, шум приезжающих автомобилей. Здесь канава, уходила в коллектор. Глеб, не замедляя шаг, швырнул нож и прут в затхлую воду. У самого берега плавала вздувшаяся тушка обезьяны. Пасть была раскрыта, казалось, что она злорадно улыбалась из мира мертвых.

Вскарабкался на насыпь. Оказался выше хижин. Где-то замерцали тусклые огни Джайпура. Появились машины и люди.

***

Глеб вернулся в отель. Лег в постель, но сон не шел. Есть хотелось.

«Интересно я убил его? » Такой вопрос задал себе Глеб, ради приличия. По большому счету, ответ не имел для него большого значения. Немного беспокоили возможные проблемы с полицией, но, почему то, Глеб был уверен, что они маловероятны. Вряд ли властям интересно заниматься смертью наркомана из трущоб. Скорее всего, его же товарищи уже утопили тело в сточной канаве.

«Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…» [28 - «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский. ]

Глеб ухмыльнулся пришедшей в голову цитате. Его подобные вопросы, в отличии от Раскольникова, никогда не беспокоили. Более того, весь сопутствующий этой дилемме морализаторский бубнеж в «Преступлении и наказании» Глеб считал высосанным из пальца. «Ну, какое еще покаяние? Какое еще искупление? Отличный же роман, неужели нельзя было без плебейского православия обойтись? »

Вот старик Карамазов другое дело (это был любимый герой Глеба, если говорить о романах Достоевского):

«Взять бы всю эту мистику да разом по всей русской земле и упразднить, чтоб окончательно всех дураков обрезонить…

– Да зачем упразднять? – сказал Иван.

– А чтоб истина скорей воссияла, вот зачем.

.

– Да ведь коль эта истина воссияет, так вас же первого сначала ограбят, а потом… упразднят.

– Ба! А ведь, пожалуй, ты прав. Ах, я ослица, – вскинулся вдруг Федор Павлович, слегка ударив себя по лбу. – Ну, так пусть стоит твой монастырек, Алешка, коли так. А мы, умные люди, будем в тепле сидеть да коньячком пользоваться. » [29 - «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевский. ]

Потом, как-то незаметно, стал думать о другом.

Отец прикоснулся к Глебу, и он открыл глаза. Отец склонился над кроватью. Было темно, только окно немного светилось синим, через занавески. Еще по потолку, иногда, пробегали полосы света.

– Проснись Глеб.

– Да.

– Одевайся, у нас не так много времени.

Глеб не ответил, только пошевелился под одеялом, давая понять, что почти проснулся. Потом, он потянулся и скинул одеяло. Сразу стало холодно. Только ноги остались в тепле. Глеб насладился этим последние мгновения.

– Молодец – похвалил его отец – одежда на стуле.

Он включил свет, выходя из комнаты. Кажется, лампочка немного потрескивала. Глеб зажмурился. Окно больше не светилось, казалось черным провалом, в котором вязнет белый электрический свет. Глеб быстро оделся, взял со стола любимую книжку «Муфта, Полботинка и Моховая Борода»

Потом он вышел из комнаты. У входной двери стояло два чемодана и небольшой рюкзак. Отец был на кухне.

– Куда мы едем, пап?

– К маме.

– Куда именно?

– Мы едем очень далеко, в россию.

Отец поставил перед Глебом тарелку с овсяной кашей и омлетом.