Завтрак для Маленького принца - Наталия Миронина

Мать в Питере была почти десять дней, и я все ждал момента, когда она начнет расспрашивать меня о моей жизни, о том, что произошло за эти годы. Мне вдруг захотелось и похвалиться перед ней, и пожаловаться, и рассказать какие-то незначительные мелочи. Но эта беседа так и не состоялась. Вернее, мы сделали попытку, но слишком долго не виделись, слишком многое не знали друг о друге, в разлуке мы повзрослели-постарели. Рассказать нам было что, но этого было так много и так издалека надо было начинать, что каждый из нас почувствовал душевную скованность. Разговор не состоялся – родственность осталась, тепло исчезло.

Для многих окончание школы – это веха, рубеж, после которого со всей очевидностью начинается взрослая жизнь. Для меня новая жизнь началась в старых стенах, рядом со знакомыми преподавателями и кое-кем из соучеников, я по-прежнему танцевал в школьном театре и на большой сцене Мариинки. Почти все вокруг меня оставалось прежним, только я стал студентом Академии балета. Мне пророчили карьеру если не блестящую, то заметную и скорую. В доме радовались моим успехам. Переход на второй курс Академии совпал с моим дебютом в Мариинке. На спектакль пришла вся семья, прилетела даже мать.

Татьяна Николаевна, развлекаясь, вырезала заметки о моих выступлениях, посещала все концерты, интересовалась репертуаром. Она все так же заботилась обо мне, рассовывая горький шоколад по моим карманам, делая утром «диетическую овсянку» и ожидая меня по вечерам с витаминными салатами. Она покупала мне рубашки, носки, записывала на прием к врачу, искала хороших массажистов – она была моим ангелом-хранителем, если, конечно, ангелы справились бы со всем, что успевала делать Татьяна.

В тот год зима была очень слякотная. И весь город, казалось, был выпачкан каким-то мазутом – машины, дороги, ограды, даже люди. Вообще, этот период я вспоминаю как самый светлый. В моей жизни все шло на удивление гладко – учился я почти на отлично, было несколько удачных выступлений и в моей жизни опять появилась мать. В этот год мать приезжала в Питер раз пятнадцать, словно не могла удержаться, усидеть дома. Летая теперь самолетом, она тратила на дорогу всего несколько часов и пользовалась этим. И встречал ее всегда я – она сама об этом просила. Я был рад ее видеть. И на этот раз, встречая в Пулково, отыскав ее в толпе, замер в восхищенном удивлении – казалось, возраст – ее союзник, который только добавляет ей красоты и того, чего, как я теперь понимаю, ей не хватало в молодости, – тонкости. Навстречу мне шла роскошная женщина, на которую заглядывались все без исключения.

– Привет, ты – копия отца! – сказала она то, что говорила каждый раз, целуя меня при встрече.

– Ты надолго?

– На пару дней. – Мать улыбнулась счастливой улыбкой.

«Она рада мне, она скучает», – подумал я. И тут же мне стало неудобно за все претензии, которые я мысленно предъявлял ей.

– Почему? – спросил я ее в машине.

– Дела, но я постараюсь прилететь в следующем месяце, я теперь буду часто бывать здесь, – ответила мать, рассеянно глядя в окно.

Я довез ее до маленькой гостиницы, помог обустроиться. Обычно мать передавала Татьяне Николаевне кучу всяких банок и баночек – с малиной, медом, ежевикой и грибами.

«Отвези, передай привет. Сам понимаешь, я не буду заглядывать туда. Что уж нервы друг другу мотать! » – обычно говорила она, и из этой реплики я делал вывод, что, несмотря на прошедшее время, на внешнее спокойствие, напряжение осталось и вряд ли когда-нибудь исчезнет.

– Я так внезапно собралась, что не успела ничего взять – ни варенья, ни грибов. Так неудобно! – на этот раз развела руками она.

– Господи, да о чем ты? ! Скажи лучше, когда ты все-таки зайдешь на Литейный?

Я обратил внимание, что отец, радующийся ее визитам, держится ровно, естественно, доброжелательно. Точно так же выглядела и Татьяна Николаевна. Все вместе мы производили впечатление счастливых людей. «Как будто мы все повзрослели! » – однажды подумал я.

Мать покачала головой:

– В этот раз не получится! Мне столько поручений надавали, и все надо выполнить! А с тобой давай завтра вечером увидимся здесь?

– Конечно, я после занятий приеду. Отец знает, что ты здесь?

– Нет, я не стала ему звонить. Всего два дня, полно дел, и самое главное – с тобой надо повидаться.

Я против своей воли расплылся в улыбке.

В течение дня у меня были занятия и две репетиции, освободился я только поздно вечером. Мы немного погуляли, потом сидели у нее в номере, она рассказывала о своей жизни и вспоминала то время, когда я был маленький, а отец нас навещал три раза в неделю. Я слушал, хотя сам эти воспоминания не любил, но прервать мать не мог, понимая, что в них она черпает силы для теперешней жизни. В тех воспоминаниях у нее была не только любовь другого человека, но и своя.

– Заговорила я тебя. – Она выпроводила меня очень поздно. – Завтра мне надо в Удельную, там знакомые, им надо кое-что передать. Они меня и в аэропорт отвезут. «Там», – мать многозначительно покачала головой, – ничего не говори. Ни отцу, ни Татьяне. В следующий раз встречусь с ними обязательно.

– Как скажешь, но, если что-то понадобится, дай знать.

– Конечно. – Мать поцеловала меня. Домой я возвращался расслабленным и почти счастливым. В моем сложно устроенном мире, похоже, воцарился относительный порядок – все были здоровы и довольны жизнью. Как ни странно, с некоторых пор я чувствовал ответственность за всех этих «взрослых», которые запутали мою жизнь.

Домой я вернулся поздно, пройдя часть пути пешком – в этом настроении хорошо думалось.