Мисс Сильвер приезжает погостить. Гостиница «Огненное колесо» - Патриция Вентворт

Впервые он до нее дотронулся – крепко, до синяков сжал плечо.

– У тебя обычно хорошо работает голова, так воспользуйся ею! На основании имеющихся доказательств, как ты думаешь, найдется ли дюжина людей, которые поверят, что я этого не делал?

– Ты?

– Или ты.

Ее словно оглушили. Она поднесла руку к голове.

– Дюжина людей? ..

Он повернулся к двери.

– В суде присяжных двенадцать человек, Риетта.

Глава 16

Мистер Стоукс начал разносить молоко в семь часов утра. Он добрался до Меллинг-Хауса в семь двадцать и застал там то, что впоследствии описывал как «внушающее ужас положение дел». Задняя дверь была открыта, но в этом не было ничего необычного. Для него было в порядке вещей занести молоко на кухню и сказать «Не откажусь», когда миссис Мэйхью предложит ему чашку чая. Но в это утро никакого чая не было – миссис Мэйхью сидела очень прямо на кухонном табурете и крепко держалась за него обеими руками. Казалось, она боится упасть, если отпустит руки. Она сидела и смотрела на мистера Стоукса, но вряд ли она его видела: лицо у нее было белое, словно творог, а взгляд остановившийся. Мистер Стоукс и припомнить не мог, когда был так потрясен.

– Да что же такое случилось, миссис Мэйхью? – спросил он, но в ответ получил лишь молчание и этот неподвижный взгляд. Он поставил молоко на буфет и пошел искать мистера Мэйхью, потому что был совершенно уверен, что тут что-то не так, а уйти и оставить миссис Мэйхью в таком состоянии он не мог.

Он прошел через кухню к двери в дальнем конце и открыл ее. Дальше начинался полутемный коридор, и дверь в буфетную была широко открыта. Он видел правое плечо и руку Мэйхью, державшую телефонную трубку. И рука, и плечо тряслись. Когда в поле зрения появилась его голова, она тоже тряслась – не так, словно Мэйхью ею качал, а так, словно он весь дрожал, как приготовленное его женой желе. У него стучали зубы. У мистера Стоукса сложилось впечатление, что телефонный собеседник Мэйхью никак не мог разобрать, что он пытается сказать. Было очевидно, что на том конце провода его убеждают говорить громче и более отчетливо. Он сказал: «Я постараюсь» и снова весь затрясся, добавив: «Это от потрясения… Я нашел его… Это ужасное зрелище… О боже! »

У мистера Стоукса в деревне была вполне обоснованная репутация человека, всюду сующего свой нос. Он больше не мог сдерживаться. Любому дураку было ясно, что что-то случилось. Мистер Стоукс вовсе не считал себя дураком и поэтому сразу сообразил, что это что-то – если не убийство, то уж точно внезапная смерть. С дружеским и приветливым видом он подошел к трясущемуся мистеру Мэйхью и приобнял его за плечи.

– В чем дело, старина? С кем ты говоришь – с полицией? Вот, выпей-ка воды, это поможет, вот увидишь.

Он налил в чашку воды из-под крана, вынул трубку из безжизненной руки мистера Мэйхью и прижал ее к уху.

– Але! Это Стоукс, молочник. Это полиция?

Голос, похожий на голос рослого полисмена, ответил, что так оно и есть. Он также спросил, причем тут мистер Стоукс.

– Да я просто занес молоко и вижу, что мистер Мэйхью совсем не в форме, чтобы сделать какое-то заявление. Так что я дал ему выпить воды и сказал, что подержу трубку. Это же полицейский участок в Лентоне, верно?

Голос это подтвердил и потребовал, чтобы Мэйхью снова подошел к телефону.

– Полегче, полегче, – сказал мистер Стоукс. – Тут что-то нехорошее творится, как по мне. Миссис Мэйхью вот-вот хлопнется в обморок в кухне, а этот бедолага выглядит так, словно его подняли для расстрела. Он пролил половину воды, что я ему дал, вместо того чтобы выпить ее. Слушайте, погодите чуток, я попробую вытянуть из него, что тут такое случилось.

Констебль Уиткомб нетерпеливо ждал. До него доносились бессвязные и весьма раздражающие звуки. Кто-то хватал ртом воздух и задыхался, а поверх этого накладывался голос мистера Стоукса, который, кажется, пытался применить к собеседнику лечебную смесь из слов утешения и ободрения. Потом мистер Стоукс очень отчетливо и резко воскликнул: «Боже! », а следом повисла пауза, которая длилась так долго, что констебль Уиткомб соединился с телефонной станцией, желая выяснить, почему его разъединили. Телефонистка довольно жестко ответила, что разъединения не было. После этого послышалась еще пара резких вдохов, а затем топот бегущих ног. Мистер Стоукс снова был на линии, голос его стал выше на целую октаву, и из него улетучилась невозмутимость.

– Мистер Лесситер, – начал он. – Убит в собственном кабинете! Ему пробили голову кочергой. Вот что мистер Мэйхью пытался вам сказать, а вы не могли разобрать, но оно и неудивительно. Я только что ходил туда взглянуть, и у меня прямо-таки ноги подкосились. Нет, конечно, я ничего не трогал! За кого вы меня принимаете? Пятилетний ребенок знает, что ничего нельзя трогать на месте преступления… Нет, дверь я не трогал, да и незачем было. Она стояла нараспашку, после того как мистер Мэйхью заглянул туда и увидел эту жуткую сцену. Он помчался обратно в буфетную, и я его ничуть не виню. Как по мне, лучше бы вам поскорее прислать сюда кого-нибудь… Ладно, ладно, ладно, я ничего такого не говорил! Нечего меня так отчитывать, я просто стараюсь помочь!

Молоко в то утро все получили с большим опозданием. Задержка была вызвана не только происшествием в Меллинг-Хаусе. Мистер Стоукс, заглядывая в каждый дом, на всю катушку пользовался тем драматичным фактом, что он оказался на месте совершенного преступления практически в тот момент, когда оно было обнаружено. К тому времени, как он дошел до дома миссис Войси на противоположной стороне луга, он не только затвердил свой рассказ назубок, но был так же в состоянии повторить свои наблюдения за тем, как люди воспринимали эту новость.

– Миссис Уэлби, та выглянула в окно, чтобы попросить еще полпинты, и когда я ей все рассказал, она, должно быть, резко села, потому что только что она была в окне – и вдруг исчезла, так что я подумал, вдруг она упала в обморок от потрясения. Я окликнул ее, спросил, все ли в порядке, и она снова выглянула, бледная как смерть, и спросила: «Вы уверены? » А когда я сказал, что видел его собственными глазами, она воскликнула: «Боже мой, какой ужас! »