Самка человека, или Конец жары - Вероника Айская

Странное ощущение погружения в уже знакомое чувство – говорило о том, что корни его лежали где-то дальше, глубже, раньше… И, может быть, даже не в детстве. И, может быть, даже не совсем во мне? Не в моих мыслях…

…И все же… Кукла в коробке. Кукла в сиренево-розовом… Коробка в шкафу. Ключ у бабушки. Шкаф в бабушкиной комнате. Комната за дверями. То-то я любила сказку «Огниво», где герой открывает все двери, несмотря на чудовищных собак.

Ну, что ж… Пора второй мне выходить из заточения. Замена главной героини.

Элька

Мой первый друг, мой друг бесценный.

    А. С. Пушкин.

Еще весной, перед курсом мануалки пришло письмо от Эльки. Элька жила в Чехии, а была – подруга Жени с детства, с тех самых 12 лет. Одна в таком своем роде. Именно таких больше не произошло. Хотя, если разобраться, людей вообще на свете не так уж много. Каждого по одному.

Период Жениного очарованного погружения в свой внутренний мир длился с осени до весны. В начале весны – наверное, это был март, Женя подружилась с Элькой…

Такая дружба сродни любви: возникает не из-за чего, а просто так. И это «просто так» – суть совпадение и сплетение всяких внутренних и внешних разностей и самая необъяснимость этих многосложных совпадений. Одна дополняет то, что нужно другой, и схожа в том, в чем хочется сходства. И мелочи играют одну из главных ролей: например, обе любили шататься по улицам, общаясь, или общаться, шатаясь по улицам. Такого вообще не было, чтобы сидели дома. Это уже позже, лет в 15, стали заходить к кому-нибудь попить чайку – похлебать супчику – поесть картошечки. У Элькиной семьи была дача в деревне, там какая-то очень урожайная и особенная почва, и картошка выходила огромнейшая и изумительно вкусная.

Элька потом сказала, что она давно начала подбирать к Жене ходы, и этот день был итогом ее трудов. Но Женя об этом не знала, и для нее тот день был – сюрприз, счастливое стечение обстоятельств. Они втроем, – еще была Элькина подружка, – дежурили в школьном музее и чрезвычайно весело, хорошо и, как сейчас бы Женя сказала, душевно провели там часов несколько, болтая о чем, не вспомнить, но было удивительно интересно. За последний год Женя уже привыкла с прежними подружками отмалчиваться о том, что занимало мысли и чувства. А в этот день неожиданно-радостно открылась возможность делиться. Словно открылась дверь – в другой дом, где интересно ей и где интересна она. И когда они шли домой – была ранняя, зимняя еще, весна, – на газонах – насыпи белого снега, тающего днем и застывающего ночью, солнце, отраженное снегом, весело слепило глаза, и в окружении запахов, звуков рождающейся весны Женя поняла, что они – подруги. И для нее их дружба началась с этих сверкающих лучей на хрустальных кружевах льда…

***

…Прочитав к 14 годам всерьез и проникновенно, кроме «Мертвых душ», всю прозу Пушкина и Лермонтова, их же черновики – особенно, почему-то, полюбила черновики, недописанное или вовсе «неначатое», Тургенева, по половине – Чехова и Горького, «Войну и мир», один том Мериме – больше не было и, что характерно, это был том эссе о русской литературе – Женя взвыла. «Дайте какой-нибудь глупый французский роман! », – они с Элькой были записаны во все библиотеки района, но пошли в маленькую, недалеко от школы, где решились озвучить эту мысль. Их пустили по рядам – по полкам. Хотелось что-то… вроде Дюма, что ли? Но не его. В нем Женя к этому моменту порядком разочаровалась: однообразно и скучно, «Ради „Трех мушкетеров“ стоило, конечно, написать всю эту макулатуру, но я ж теперь не обязана всю ее читать». Тогда не было, уже тем паче, в библиотеках, такого изобилия «женских романов» – а хотелось что-то такого. Именно, что – такого. Без лишних мыслей. Пересмотрев все, в результате взяли: Женя – «Семья Тибо» дю Гара, Элька – «Очарованную душу» Роллана… И с французами не повезло…

Женя не умела рекламировать – не то, что читала, – а себя, прочитавшую. У Эльки классно выходило. Она понимала, что это «взрослая книга», не для всех и каждого даже взрослого. А чем она взрослее тех, которые «проходят» в школе 14-летние дети, «Войны и мира», к примеру? Элька настоятельно вручила подруге «Очарованную», за что Женя была ей чрезвычайно благодарна. Героиня напоминала Жене, чем дальше она читала, тем сильнее, ее собственную маму. Почему? Не по сюжетам жизни, конечно, но по сути, отраженной в названии. Каждый раз за книгой возникало устойчивое ощущение, будто Женя нашла потерянный мамин дневник и читает его без спросу.

Еще ее позабавила литературно-философская полемика Роллана с Толстым. Из чего она догадалась, что Лев Николаевич вызывает бесспорную любовь и очень спорные мыслечувства не только у нее и у Владимира Ильича…

И ведь ей была так близка и понятна эта женщина, эта очарованность, эта чувственность…

Они с Элькой, похоже, опять прогуливали школу. Как можно сидеть в форме, за партами в такой день? ! Снег валил и валил. Мягко, пушисто, роскошно, крупными пышными хлопьями в пол-ладони, кремовым предвесенним влажным обилием расстилаясь вокруг. Солнце просачивалось сквозь высокое одеяло облаков. Они балдели, гуляя по скверу, протаптывая дорожки по липкому снегу.

О чем они говорили? И каким образом, зачем, почему – вопреки этому пышущему великолепию Женя вспомнила какие-то свои мысли, и – «А не стать ли мне девственницей – навсегда, пожизненно? » Женя шла, слушая Эльку, у которой никогда не возникло бы подобной идеи, и определенно чувствовала, как ее завораживает эта мысль.

Тогда она ничего не решила. Но с разными интерпретациями эта мысль посещала ее с тех пор часто и упорно. Точнее будет сказать, она просто поселилась в ней и выходила в свет в различных версиях, при самых разнообразных обстоятельствах. И что немаловажно, в совершенно различном ее настроении.

Мысль, ведь, когда появляется, кажется невинной. Просто мысль. Просто думаешь. А потом вдруг оказывается твоей судьбой. Но откуда могла знать?

…А, ведь, первым Женю назвал монахиней не кто иной, как родной папа! Примерно в то же время, лет в 15. Если точнее – еще хлеще – он то и дело стал называть ее «игуменьей»: трезвый – с уважением, где-то даже восхищением, пьяный – с раздражением. Правда, Женя никак не сводила этих определений со своими внутренними состояниями. Папа много чего говорил. Все шло само по себе и много позже стало зримо и явно об одном, то есть о ней…

***

…Пришло не письмо, а бандероль. В ней – журнал с Элькиными фотографией и текстом в редакторской колонке, и статьей.

Женя собиралась с мыслями. Сколько лет прошло? ..

Они еще видались после детства на студенческих каникулах. И потом еще как-то. Но жизнь их почти сразу развела. Женю – на восток, Эльку на запад. Элька тогда училась поочередно в обеих столицах, меняя ВУЗы.

Мыслей, вообще-то было достаточно. Они общались всегда легко и глубоко одновременно. То есть легко устремлялись вглубь, минуя «погоду», и «как дела». И поэтому часто так и не знали этих друг друга дел. А вот о мужчинах Женя с Элькой не говорили никогда.

И столько лет прошло. Сейчас все мыслеобразы Жени прямо глубоко и непосредственно были связаны как раз с «как дела» и с мужчинами. Даже не понятно, с чего начинать…

«…Начну с того вопроса, который интересует обо мне всех встречных-поперечных, может, и тебе он интересен. Который и меня с некоторых пор стал интересовать: про мою личную жизнь. У меня ее нету. В том смысле, в каком обычно имеется в виду: нет мужчины – опять же, в том смысле, в каком обычно имеется в виду. И не было за все время нашего с тобой необщения.

Причем, я это не нарочно. Я ждала любви. И жду. Но со мной произошло странное явление. Как его описать изнутри – пока не знаю. Поэтому сообщу, как меня еще недавно называли друзья и не только они: «Монахиня».