Самка человека, или Конец жары - Вероника Айская

Я же попадаю постоянно то в одну, то в другую резко различную среду – при чем эта не среда моего общения вообще, в ней же и складываются пары, а именно среда как ситуация вокруг меня. И эти среды—ситуации между собой не совмещаются. Я же не могу завести двух мужчин, один будет соответствовать мне одной, второй – другой.

Не знаю, как для тебя сейчас – в этом месте мы изначально с тобой расходились, может тебе кажется, что в принципе, почему бы и нет, да? Но, заранее тебе и отвечу… Эту ситуацию, если даже и допустить – то она ничего не решает. Находясь с одним, второй части меня будет тошно, а значит, тошно будет мне всей. Я же одна.

То есть, как раз так уже и было в моей жизни. Поэтому мне важно свести себя в одно. Эти две меня, которые во мне есть – это же я из них состою, это и есть я. 1+1=1. Никто из них мне не чужая. Никакую из них нельзя изгонять, и я не собираюсь это делать. Я хочу, надеюсь, стараюсь и, мне кажется, уже могу свести их (себя) в согласие. Не просто к перемирию, нейтралитету – а в согласие».

***

И правда, она – не нарочно. С чего началась эта история раздачи вещей?

Она вспомнила про штаны – про джинсы.

И раньше, если Женю попросить, она отдавала, не задумываясь как, впрочем, вся ее семья. Но какой-то женский инстинкт в ней срабатывал – и уж такого все же не просили – сами женщины.

Вообще-то на эту побелку, которая ничем и не грозила ее любимым драгоценным и долгожданным штанам, ибо краска легко оттиралась – она пришла в них как раз не потому что ей было на них наплевать и она их превратила в спецовку. Напротив, она пришла именно в них – чтобы везде быть красивой.

Чтобы купить эти джинсы, она буквально и реально экономила на обедах, – то есть просто не ела нормально, пару кусков хлеба с чаем чтобы задавить голод —месяц на третьем курсе университета, при этом как всегда отсиживая после пар в библиотеках до закрытия. С джинсами удивительно повезло – как бы она сейчас это назвала – Мироздание услышало заказ – ровно за этот месяц случился какой-то очередной и резкий скачок цен, и когда она с подругой пришла на рынок – этих денег уже не хватало – и нужно было бы еще месяц учиться впроголодь или за прежние деньги покупать подделку – чего Женя никогда не любила – «я не настолько богатый человек, чтобы покупать дешевые вещи». И вдруг, они наткнулись на женщину, которая продавала по прежней цене эти единственные, удивительно идеально подошедшие Жене, настоящие джинсы…

Однако тумблер уже переключился и застрял в этом положении – на примате внутреннего над внешним, духа над материей, отдать над взять.

И – люди хорошо чувствуют людей – кому-то – одной женщине, маме своей дочери – пришла в голову мысль обратиться с такой просьбой. Не отдать было никак – ни по характеру и воспитанию, ни – что еще непреодолимее – по идее. Жениной маме эта идея сама по себе не понравилась, но и по свойству своей натуры и по те же уже видимо понятиям – она не защитила свою дочь.

Ну, да, вот так просто – а ведь это был первый акт, который впоследствии лишил ее женственности, да так надежно, что даже будучи одетой из последних журналов мод, ей удавалось выглядеть как в рясе. Когда же стоило еще только повернуть тот же тумблер назад в сторону хотя бы вопроса – а где же все же моя женственность? – несмотря на то, что в ее гардеробе кроме красной куртки ничего нового за последний год не появилось – знакомые стали говорить – как Женя стала интересно одеваться, а то ходила как монашка.

Киев. Владимирский собор. Последнее лето детства.

В августе, в последнее лето Жениного детства они всей семьей поехали в Киев, в пансионат на Днепре. Женя сразу и навсегда влюбилась в Киев.

С погодой им чрезвычайно повезло, но валяться на пляже было бы глупо и хотелось меньше всего. Впечатление: много солнца, света, зелени, тепла, чисто, спокойно, уютно, приветливые лица и голоса, большой город с домашней обстановкой. Особенно восхищала чистота улиц и пышное обилие деревьев и цветов.

Женю волновало и умиляло родство языков, и что люди, говоря один на русском, другой на украинском, вполне могут друг друга понять. Как-то они спросили приятную женщину интеллигентного вида дорогу. Она с улыбкой объяснила, стараясь говорить по-русски, а в конце сказала: «Только там могут скоро закрыть, вы прискорьте». Это «прискорьте» вызвало у Жени тихий восторг. Она догадалась: женщина не заметила, не поняла, что в русском языке нет этого слова – ведь есть, например, «ускорьте». Но они, ведь, поняли. И поспешили. Вот эта путаница родных, но разных слов-языков Жанию умиляла все время пребывания там. Хотя она тогда уже не страдала славянофильством, посетившим ее в 13—14 лет, и была настроена вполне космополитично. А может именно потому ей доставляло это такое удовольствие. Еще выясняя дорогу в пансионат, они познакомились и подружились с украинской семьей, – и каждый день то и дело Женя радовалась этому обстоятельству: было забавно увидеть и разглядеть в словах общие корни и их превращения в двух языках, как цветы на кусте – похожие, но разные. Женя вообще любила слова, словари и игры слов в самых разнообразных вариантах.

Та семья тоже состояла из 4х человек, только там 2 мальчика. А у них 2 девочки… Старший был Женин ровесник. Женя великолепно общалась с младшим, года на четыре, и кость в горле вставала при виде старшего. Она чувствовала себя идиоткой, понимала, что это комплексы, неуверенность и прочее, и еще больше напускала на себя, конечно, как многие в подобных случаях, невозмутимо-неприступный вид, понимая, что все шито белыми нитками, и все видят за этой крепостью ее слабость. Но… вот в этом-то Женя и ошибалась: таких начитавшихся, как она, всяких умностей в журналах и романах – таких молодых людей совсем-совсем мало – собственно она не встретила ни одного ни тогда, ни позже. И все так и принимали за чистую монету: вроде она не хочет. А я… не могу, помогите мне. Но тогда не хватило ни ума – ни той же уверенности – что бы это взять и озвучить. У бессилия один способ: не делать того, чего не можешь. Женя страдала, но тему закрывала. Благо тогда это было еще просто.

Кроме слова «прискорьте» и запаха уюта и тепла, Женя вынесла из киевской поездки плащ. Шикарный голубой плащ. Цвета весеннего неба. Реально, такой цвет – чистый, глубокий, теплый, насыщенный солнцем – у неба бывает осенью. Но настроение плащ дарил, бескомпромиссно-весеннее. Цвет теплой надежды. Счастливой весны жизни.

Плащ был дорогой, для их семьи. Вообще не понятно, как она забрела в тот отдел и с чего, вдруг – так расслабилась и отогрелась киевским солнцем – решилась его «ну, хотя бы примерить»… Но когда Женя его надела, все остальные трое поняли, что будет совсем некрасиво и вовсе нечеловечно его не купить. Папа с сестрой поехали за деньгами. Приехали, устали, купили арбуз, и уехали с ним в пансионат. Женя с мамой и плащом пошли еще гулять.

…Еще много лет плащ – покупка была оправдана с лихвой – дарил Жене комплименты окружающих и просто настроение и хоть какую-то уверенность. Кто его не видел раньше, восклицали: «О, у тебя новый плащ! А где ты такой купила? !» – вроде, я туда же сейчас же побегу. А нету! Это было давно и далеко. Наверное, лет 7, то есть сезонов 14, не считая лета, Женя его проносила…

Зашли в аптеку – о, чудо! – в их городе в те годы пустых полок оно выпадало едва чаще манны небесной: продается вата! Они купили кг 3, она была непрессованная, в сеточках, которые надевают поверх бинта. Вспомнилась загадка: что тяжелее, 1 кг ваты или 1кг железа? Килограмм железа занимает меньше места. И тут они обе сошлись на мысли, что больше могут не попасть в эту часть города, и непременно сейчас нужно идти во Владимирский собор.