Текст - Дмитрий Глуховский

Это почему? !

Почему так с ним? ! Он что такого сделал, чтобы с ним – так? !

Приговор схавал, зону схавал, Верину измену схавал, прилежно рисовал вертухайскому начальству стенгазету. Но все схавать не вышло. От всего нельзя было отвернуться. А может, нужно? Нужно было, как мать сказала, до конца в этом ебаном кармашке сидеть? Приехал бы на полгода раньше!

У водки вкус пропал. Превратилась чудом в воду. Воздух и тот горше был.

Илья сидел, глядел на домашний телефон. Комната от жары таяла. Вера смотрела из маминого альбома на него весело; мама, выходит, простила ее. Не стала выпалывать Веру из его жизни.

Он взял трубку – просто послушать, есть гудок? Гудок был.

Ныл, напрашивался.

Три номера он помнил наизусть. Мамин. Верин. Серегин.

Даже не умом помнил. Большой палец сам сплясал на кнопках джигу, Илье оставалось только на него смотреть. Приложил холодную трубку к уху. Хотел оторвать ее, пока не поздно, но она вросла. Сердце колотилось.

Как будто это не Серега сидел на краю крыши, а Илья. Болтал ногами и наклонялся вперед, чтобы бездну лучше разглядеть.

– Але.

Она. Сорвался.

– Але, кто это?

Стерла его домашний номер. А может, потеряла телефон со всеми контактами. Потеряла или стерла? Все сейчас от этого зависело.

– Вера?

– Кто это?

– Вер. Это я, Илья.

– Какой Илья?

– Твой Илья. Ну… Горюнов. Меня выпустили. То есть… Я отбыл. Я вышел, Вер.

– Ты пьяный? Господи, шесть вечера же.

– При чем тут! Вер… Да. Ты в Москве? Ты уехала?

– Какая разница? Да. Почему ты спрашиваешь? Ты… Ты правда вышел?

Неправду говорят, что водка оглушает: глупит она – да, думать слаженно мешает, выстраивать разговор, беречься собеседника. Но слух от нее лучше становится. И себя лучше слышно, и другого человека – как бы он со своим трезвым умом ни прятал от тебя свои чувства за словами. Водка – рентген.

В Верином голосе слышен был страх. Страх и недовольство. Она спрашивала: ты правда вышел? И хотела, чтоб Илья ей сказал: шутка.

– Правда.

– И что ты от меня хочешь?

– Я… Я думал, мы… встретиться… Ну, повидаться? Могли бы?

– Нет. Илья, нет. Нет, извини.

– Вер… Подожди… Вера! Ну ты понимаешь… Я семь лет там… Семь. Ты – тут, а я – там, понимаешь?

– У меня своя жизнь, Илья. Своя. Давно уже.

– Ясно, что своя. У тебя. А я на зоне. И вот вернулся.

Она это уже усвоила, добавлять ничего не стала. Просто молчала. Даже и не дышала как будто.

– Он… Он хороший? Клевый он? Да?

Вера не отвечала, но и трубку не вешала. Могла повесить, могла отключить Илью с его пьяным бубнежом, но почему-то отвечала ему. Может, понимала, что должна ему этот разговор. Со всеми процентами, набежавшими за семь лет. А может, давала Илье билет в обратный конец?

– Слушай! – наконец сказала она решительно. – Ты на зоне, а я тут, да. Только не надо все это на меня вешать, ясно? И давить на меня не нужно… Я не просила тебя тогда. В клубе. Ты сам влез.

– Ты моей девушкой была! Я мог по-другому что-то сделать? ! Я что, терпила? !

– Не ори на меня. Ничего бы он мне не сделал тогда. Что он мог сделать? Вокруг были другие люди. Это ты, ты не должен был соваться. И ничего бы тогда не случилось.

– Соваться? ! Ты не помнишь, как ты тогда…

– Ну и что. Ну и что! Надо было думать. Я девчонкой была.

– А я – кем был? !

– Илья. Ты пьян. Проспись. Это очень старая история. Я уже три года встречаюсь с другим мужчиной. Я выхожу замуж.

Он потряс тяжелой головой. Посчитал неспешно, потер лоб; губы поползли в стороны, вверх.

– Три? То есть даже не за того, ради которого ты меня бросила? ..

– А я что, должна была все твои семь лет тебя ждать? ! Почему? ! Потому что ты тогда один раз за меня влез? Так в кино только бывает, понял? А у меня жизнь настоящая! Она одна, понял? ! Лучшие годы!

– Лучшие?

– Я не буду отчитываться! Не собираюсь!

Илья проглотил. Нет, он ведь не хотел, чтобы этот разговор так повернулся. Он не хотел обвинять ее ни в чем, он решил давно, что прощает ее. Несколько лет назад решил. По-другому нужно было… Как?

– Вера… Верочка. Я не… Я и не говорю ничего.

– Нет, ты говоришь! – Она кричала, а водка высвечивала у нее слезы. – Ты говоришь!

– Я просто… Я вот смотрел наши фотки. Я очень соскучился. Мы можем… Просто увидеться? Я в центр приехал бы. В Москву.

– Нет.

– Пожалуйста?

– Нет. Я беременна, Илья. У меня ребенок будет. Все.

Он растерялся. Взял паузу: опрокинул бутылку. Подышал. Посмотрел на Верины веснушки, на ее витые рыжие волосы-проволочки, в ее светлые глаза. Ребенок будет. Похожий на какого-нибудь коммерса московского. Да не важно, на кого. Беременность такое дело – это ему приговор.

– А у меня мать умерла.

Вера подышала. Илья сжал трубку крепко-крепко, слушал.

– Что? Тамара Павловна? Ужас какой… Я… Соболезную.

– Да. Да. Послушай… Может, просто на кофе? В «Кофехаузе» каком-нибудь, где тебе там удобно, у работы или…

– Ладно, Илья. Я больше не могу разговаривать. Давай.

– Постой!

Но трубка уже оглохла.

– Вера!

Он тут же набрал еще раз. Пошли гудки – и шли бесконечно, а потом женский голос ровно сообщил ему, что абонент недоступен. Еще набрал. Зря. Еще. Нет. Еще. На что надеялся? Что на пятый раз ответит? Что на десятый?

Вере было насрать.

– Шмара!

Илья сжал кулак и снизу неуклюже в ухо себя ударил.