Девушка в зеркале - Роуз Карлайл

Саммер же никакие усилия не требуются. Даже в мешковатом зеленом костюме медсестры, с убранными назад волосами и без макияжа она выглядит как картинка. Всё всегда при ней. Где бы ни оказалась, она – солнце в утреннем небе. Первая роза весны. А я – ее тень, ее двойник, ее бесплатное приложение.

Саммер находит такси.

– Януи-бич, – говорит она водителю. Название пляжа звучит знакомо, хотя я не могу с ходу сообразить откуда.

Мы несемся по сверкающим улицам, и меня вновь поражает, насколько изменился Пхукет. Это словно вдруг встретить некогда красивую женщину, обабившуюся и заматеревшую с возрастом.

Саммер перехватывает мой взгляд.

– Знаю, – произносит она. – Того Пхукета, который мы любили, больше нет. Нам с Адамом просто невыносимо, какая тут давка. – Она стискивает мне руку. – Но все равно здорово, что ты здесь! Это… это правильно. Словно вдвоем будет легче избавиться от воспоминаний об этих местах.

Мое сердце колотится слишком быстро уже не знаю, сколько времени, но как только Саммер произносит эти слова, оно замедляет бег, начинает стучать медленно и ровно. Может, теперь, когда мы вместе, мой пульс бьется в такт с пульсом сестры. Хотя что-то все-таки изменилось с того момента, как я видела ее последний раз… Изо всех сил пытаюсь понять, что именно.

Она была так добра ко мне тогда, в Южных Альпах [8 - Южные Альпы – общее название горной цепи, протянувшейся вдоль западного побережья острова Южный в Новой Зеландии. ], добра и сейчас. Саммер всегда полна доброты, всегда слепа к любому соперничеству, но почему-то это меня больше не напрягает.

Такси направляется к югу, по автостраде, которой я напрочь не помню.

– Януи-бич, – обращаюсь к Саммер. – Когда мы там последний раз были?

Саммер пожимает плечами.

– Не помню, – говорит она. – Все так изменилось… Януи-бич красивый, но теперь весь в ресторанах. Хотя некоторые перемены – только к лучшему. Все теперь говорят по-английски, и очень много магазинов с едой на западный вкус.

Что-то во мне предпочитает в Таиланде разговаривать по-тайски и есть тайскую еду, но я не комментирую.

– А почему вы не остановились в марине? – спрашиваю я.

Саммер шепчет объяснения, наклонившись так близко, что ее дыхание щекочет мне ухо.

– Слишком рискованно заходить на «Вирсавии» в марину, когда таможня уже оформила выход.

Мои мечты о коктейлях и миллиардерах растворяются в наполненном влагой воздухе. Ах да, я же здесь не для этого… Я здесь, чтобы перегнать яхту. С Адамом.

Съезжаем с автострады и начинаем крутить по столь забитым транспортом и людьми улочкам, словно на дворе ясный день. По оживленным пешеходным тропкам шатаются компашки западных мужиков с впечатляющими пивными животиками, со всякими напитками в руках. У входов в пабы – бордели? – околачиваются тайские девчонки, призывно извиваются в своих эфемерных платьишках, усыпанных блестками.

– Это вообще законно? – спрашиваю я. – На вид им лет по двенадцать.

– Большинство из них старше, чем выглядят, – отзывается Саммер, – но это нас и вправду тревожит. Вообще-то мы даже материально поддерживаем одну благотворительную организацию, которая помогает вывести малолетних девчонок из этой индустрии. Хотя не весь Пхукет такой, Няшечка. Остались еще неиспорченные места, а яхтенное сообщество – так это вообще блеск. Мы уже со многими перезнакомились, друзья не разлей вода. Трудно будет расстаться с ними.

У Саммер «друзья не разлей вода» повсюду. Она может спокойно оставить их, поскольку знает, что в момент заведет новых, куда бы ни отправилась. Когда они с Адамом купили яхту, сестра поделилась со мной планами провести шесть месяцев в плавании вокруг Сейшельских островов, навестить многочисленных родственников Адама. Наплыв мужниной родни Саммер ничуть не страшит.

Наконец сворачиваем на узенькую улочку, освещенную огнями ресторанов, и за ними начинает мелькать идеальный белый песок. В промежутках между хлипкими ресторанными халупами вижу черную сверкающую драгоценность – ночной океан. Андаманское море [9 - Андаманское море – полузамкнутое море Индийского океана, между полуостровами Индокитай и Малакка на востоке, островом Суматра на юге и Андаманскими и Никобарскими островами (которыми оно отделяется от Бенгальского залива) на западе. ]. Сквозь открытое окно до меня долетает извечный свежий запах девственной природы.

Саммер платит таксисту до неприличия большую сумму.

– Это почти что мои последние баты [10 - Бат (тайский бат) – официальная валюта Королевства Таиланд. ], – бросает она, прежде чем заскочить в круглосуточный магазинчик за какими-то последними припасами.

Стаскиваю свои туфли на высоком каблуке и погружаю ноги в мягкий кристаллический песок. Даже ночью он теплый от солнца.

Януи-бич. Название возвращается ко мне. Это здесь умер отец. Это здесь я оставила свои мечты. Это последнее на моей памяти место, где, помнится, я была счастлива – в тех яхтенных отпусках с отцом, после его развода.

В тот раз, на Пасху, когда нам с Саммер было тринадцать, мы прошли до самых Андаманских островов, проведя две ночи в море. Отец поставил на вахту нас обеих – вести яхту сквозь ночную тьму, чтобы самому хоть немного поспать. Сказал нам, что сам впервые удостоился такой взрослой ответственности тоже в тринадцать и что очень многим этому обязан. Но Саммер порядком трусила, толку от нее было ноль, так что я отправила ее спать и повела «Вирсавию» сама.

И выяснилось, что отец был прав. Я реально повзрослела в ту ночь. Под моим началом оказались двадцать тонн превосходной парусной лодки, которая откликалась на каждое мое движение, словно партнер в танце, а моими руками, настраивавшими паруса и отклоняющими румпель, руководил инстинкт, о наличии которого у себя я едва ли подозревала. Словно я была рождена, чтобы заниматься этим. Иногда при игре на фортепиано, особенно если никто меня не слушал и я просто играла, а не практиковалась перед экзаменом или выступлением, в руках возникало точно такое же чувство – они казались живыми и естественными, будто существовали отдельно от меня, будто знали о жизни и о том, как ее надо прожить, то, чего сама я не знала. На руле «Вирсавии» этим чувством было пронизано все мое тело – чувством, что оно само знает то, что делать, что я наконец-то живу полной жизнью, что все идет как надо.