Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает - Генри Лайон Олди

– Я Клеон, сын Леонида, – борец хрустнул пальцами. – Запомни это имя, пока твоя голова еще на плечах.

Циклоп улыбнулся: широко, хищно.

– Я запомнил! Давайте, вы трое! На этом рынке я засчитаю вас за пару меднолобых.

– Ну ты и хвастун, я погляжу…

Люди расступались, освобождая место для забавы. Раздавшись в стороны, толпа быстро уплотнялась: со всех сторон стекались новые зеваки. Откуда и набежали? Меня бесцеремонно оттеснили к хозяйственным пристройкам. Рабы, таскавшие корзины, бросили работу: они тоже жаждали зрелища. Понимая, что сейчас не время для окриков, строгая распорядительница Сфенебея сделала вид, что не обращает на бездельников внимания.

Без зрелищ остался один я. Спины людей заслонили от меня и дерзкого абанта, и борца, и стражников. Протолкаться поближе? Отойти к воротам? Может, оттуда видно лучше? !

Поздно.

– Давайте, чего встали?

Там, в кольце народа, кто-то азартно взревел, бросаясь в атаку. Шлепнули по плитам босые пятки. Борец? Молодецкое хеканье. Над толпой вознеслась голова Циклопа. Лицо налилось дурной кровью, бешено сверкал единственный глаз. Хвост волос плеснул по ветру, будто хвост настоящего коня. Голова исчезла, мелькнули руки. Борца? Абанта? Звонкий хлопок раскатился по двору переливчатым эхом.

– А-а-а-а-а!

– Ну, кривой…

Кого-то бьют. Кого? Два глухих удара. Один звонкий, как пощечина. Третий глухой. Мерзкий скрежет, похожий на поросячий визг.

– У-й-й-й! ..

Гух! Так падает свиная туша, сорвавшись с крюка.

– Н-на!

Над макушками зрителей взлетели ступни в потертых сандалиях. Шмяк! Задушенный хрип. Чавкнуло, очень неприятно чавкнуло. Хрустнуло. Почудилось?

– Понял? Ты все понял? !

Голос Циклопа.

– Кха-кха-кха! Да, отпусти…

– А теперь ты! Давай!

Кому это он?

Толпа зашевелилась. Качнулась. Расступилась.

Перед кем? Передо мной, что ли? !

Борец сидел на земле. Ошалело тряс головой, как недотепа-ныряльщик, когда тот пытается вытряхнуть воду из ушей. Взгляд борца плавал, не в силах задержаться на чем-либо. Рядом, морщась от боли, разминал колено стражник. Сейчас он сам был циклопом: левый глаз стража полностью заплыл.

Второй стражник скрючился в три погибели. Над ним склонился сменный караульщик в нагруднике и шлеме, что-то прижимая к лицу пострадавшего. Меж пальцев добровольного врачевателя сочилось красное. Рядом стоял Циклоп, прятал в ножны кривой нож.

Красное. Вон и лужица натекла.

Циклоп его зарезал? !

Караульщик убрал окровавленную тряпицу. Я увидел нос бедняги-поединщика: разбитый, кровоточащий. Ничего, заживет. Главное, не убили. Нож абант, небось, ему к горлу приставлял: «Понял? Ты все понял? !»

Когда в руках Циклопа возникло копье, я не заметил. Только что был нож, а вот уже копье. Откуда и взял? Караульщик положил, а Циклоп поднял? О чем я думаю? !

Абант отвел копье для броска.

Он смотрел на меня. Взгляд Циклопа горел веселой яростью. В том, куда сейчас полетит копье, не было никаких сомнений. В меня еще никогда не бросали копья. Сам я бросал что угодно: копья, дротики, камни, ножи. Стрелял из лука. Тысячи раз, наверное. А в меня – ни разу.

Рука с копьем ушла назад до отказа. Единственный глаз смерил расстояние. От бронзового жала ко мне протянулась бледная огнистая нить. Радуга? Изогнулась, уткнулась в землю. Где? На локоть от моих ног.

Копье ушло в полет.

Толпа ахнула. Эхо звучало у меня в ушах, пока копье летело в цель. Оно летело медленно, не торопясь, словно давая мне время отскочить в сторону, увернуться, спастись. Я стоял как вкопанный. Я верил огнистой радуге.

Копье вонзилось там, где и предполагалось.

Толпа выдохнула с облегчением. С ужасом. С разочарованием.

Циклоп по-прежнему смотрел на меня. Веселая ярость во взгляде абанта сменилась невеселой. Похоже, я обманул его ожидания. Обманул самым подлым образом.

– Говорят, ты не знаешь промаха. Это так, Беллерофонт?

Досада в голосе. Он пытался скрыть ее и не мог.

Я молчал.

– Бери копье!

Я молчал.

– Твоя очередь. Метатель-Убийца? Давай, покажи, на что ты способен!

Я отвернулся. Пошел к воротам. Циклоп был умен и горд, он не окликнул меня еще раз. Он всего лишь уставился мне в спину, между лопаток. Взгляд был копьем, оно пронзало меня насквозь.

Ничего, мы привычные.

Караульщики посторонились, пропуская меня. Я шел и слушал тишину. За мной никто не последовал. Мы остались одни: я и радуга.

2

Горшок в навозе

Харчевня была бедной, но чистой.

– Кормят от пуза, – упредил мои опасения Кимон. – Еда простая, сытная. Не бойся, не отравят. Я, когда в Аргосе, всегда столуюсь здесь.

Он поерзал на лавке:

– Спина болит. Годы мои, годы!

Я вздохнул, сочувствуя. «Это мой дворец, но твои покои, – пришли на ум слова Сфенебеи. – А у меня устала спина…» Я чуть было не зажал уши ладонями.

– Молодой ты, не поймешь. Трудно жить бродяге, поверь моему слову.

– Трудно, – согласился я.

Подошел хозяин. Двигался он без спешки: кроме нас да шумной компании торговцев, больше смахивавших на итакийских пиратов, в харчевне людей не было.

– Вина, – велел Кимон. – Принесешь кислое, убью.

– Прям-таки убьешь? – усомнился хозяин.

– Ославлю на весь свет. Так лучше?

Хозяин промолчал.

– Похлебка из свиных ножек, – продолжил Кимон. – Ячменная каша с вы? жарками. Яиц вареных с десяток. Кашу подай на лепешках. Похлебку в миске. Всё.

Хозяин пожал плечами:

– Не всё.

– Всё. Или ты угощаешь? Тогда неси перепелов.

– Не всё, – повторил хозяин.

И выразительно потер пальцы, собрав их в щепоть.

– Сквалыга, – буркнул Кимон. – Не доверяешь?

– Нет, – подтвердил хозяин.

– Я тебя хоть раз обманывал?

– Да.

– Молчи, убийца. На, держи.

Я собрался было отстегнуть бронзовую фибулу для обмена, но Кимон остановил меня жестом. Полез в котомку, вынул пучок «вертелов» – медных четырехгранных прутков, связанных бечёвкой. Отобрал три, подал хозяину:

– Держи.