Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой - Кормак Маккарти

Да нет, не может быть.

Господи, да не все ли равно? Кровь – это кровь. Она не знает, откуда она родом.

Официант принес бифштексы. Друзья принялись за еду. Джон-Грейди посмотрел на Ролинса. Тот поднял голову.

Ты чего? – спросил он.

Ничего.

Ты, по-моему, как-то не рад, что выбрался из кутузки.

То же самое я хотел сказать про тебя.

Это точно, кивнул Ролинс. Вроде бы надо плясать от восторга, а что-то не пляшется.

Что собираешься делать?

Поеду домой.

Понятно.

Они занялись бифштексами.

А ты небось хочешь вернуться туда, сказал, помолчав, Ролинс.

Вроде того.

Из-за нее?

Да.

А как насчет лошадей?

И из-за лошадей тоже.

Ролинс кивнул, потом спросил:

Думаешь, она тебя ждет?

Не знаю.

Старая сеньора сильно удивится, когда увидит тебя.

Не думаю. Она очень смекалистая.

А как насчет Рочи?

Это уже его проблема.

Ролинс положил вилку и нож крест-накрест в опустевшую тарелку и сказал:

Не надо туда возвращаться. Ничего хорошего из этого не выйдет. Уж ты мне поверь.

Я все решил.

Ролинс закурил новую сигарету, потушил спичку:

Она могла обещать тетке только одно. Иначе не видать бы нам свободы как своих ушей…

Наверное. Но я хочу, чтобы она сказала мне сама.

А услышав это от нее самой, ты вернешься?

Да.

Понятно.

Ну и, конечно, там остались лошади. Надо забрать…

Ролинс покачал головой и отвернулся.

Я ведь не тяну тебя за собой, сказал Джон-Грейди.

Понятное дело.

С тобой все будет нормально.

Знаю.

Ролинс стряхнул пепел с сигареты, потер лоб тыльной стороной руки, посмотрел в окно. Там снова зарядил дождь. Площадь опустела, машин не было.

На углу стоит пацан и торгует газетами. Вокруг ни души, а он спрятал их под рубашкой и выкрикивает заголовки, сообщил Ролинс.

Он провел по глазам тыльной стороной кисти.

Черт!

Ты чего?

Ничего. Просто хреново все получилось.

Это ты о чем?

Да я о Блевинсе.

Джон-Грейди промолчал. Ролинс посмотрел на него. Глаза у Ролинса сделались влажными, он выглядел грустным и каким-то постаревшим.

Просто не верится, что его взяли, увели, и всё, конец…

Да…

Представляешь, как ему было жутко?

Ничего, вернешься домой, все встанет на свои места.

Ролинс покачал головой и снова посмотрел в окно.

Вряд ли, сказал он.

Джон-Грейди молча курил.

Но я не Блевинс, наконец проговорил он.

Верно, кивнул Ролинс. Ты не Блевинс. Но я не знаю, кому из вас сейчас лучше.

Джон-Грейди затушил сигарету и сказал:

Пора.

Они зашли в аптеку, купили мыло, зубные щетки, безопасную бритву, а потом сняли номер в гостинице неподалеку. Ключ был с деревянной биркой, на которой раскаленной проволокой выжжен номер комнаты. Под легким дождичком они прошли через маленький дворик, отыскали нужную дверь, вошли, включили свет. На кровати сидел человек и с удивлением смотрел на них. Тогда они выключили свет, вышли, закрыли дверь, вернулись к портье, который выдал им другой ключ.

Стены их номера были выкрашены в зеленый цвет, а в углу, за клеенкой на кольцах, имелся душ. Джон-Грейди включил воду, и, когда пошла горячая, снова завернул кран.

Ну, давай мойся, сказал он Ролинсу.

Сначала ты.

Мне еще надо снять повязки.

Он сел на кровать и, пока Ролинс мылся, стал отдирать бинты. Ролинс выключил воду, отодвинул занавеску и вышел, вытираясь старым полотенцем.

Значит, мы с тобой счастливчики. В рубашке родились?

Выходит, так, сказал Джон-Грейди.

А как ты будешь снимать швы?

Придется найти доктора.

Больнее, когда снимают, чем когда накладывают, сообщил Ролинс. Знаю.

Ты это и раньше знал?

Знал.

Ролинс завернулся в полотенце, сел на кровать напротив. На столе лежал конверт с деньгами.

Сколько там?

Джон-Грейди посмотрел на конверт:

Не знаю. Но, наверное, гораздо меньше, чем туда было вложено. Посчитай.

Ролинс взял конверт и стал считать купюры, выкладывая их на кровать.

Девятьсот семьдесят песо.

Джон-Грейди кивнул.

А сколько это по-нашему?

Примерно сто двадцать долларов.

Ролинс сложил банкноты в пачку, постучал ею по крышке стола, выровнял и снова положил в конверт.

Разделим пополам, сказал Джон-Грейди.

Мне не надо.

Очень даже надо.

Я еду домой.

Ну и что? Половина твоя.

Ролинс встал, повесил полотенце на спинку кровати, потом откинул простыни.

Тебе они пригодятся до последнего песо, сказал он.

Выходя из душа, Джон-Грейди думал, что Ролинс уже заснул, но ошибался. Джон-Грейди выключил свет, лег в кровать и лежал, вслушиваясь в шумы и шорохи за окном.

Ты когда-нибудь молишься? – спросил Ролинс.

Раньше бывало. Но в последнее время я эту привычку утратил. Сам не знаю почему.

Ролинс долго лежал и молчал.

Какой ты совершил самый паскудный поступок? – вдруг спросил он.

Даже не знаю. Но вообще-то, если уж ты сделал какую-то гадость, то лучше о ней помалкивать. А что?

Не знаю… Просто когда я валялся в больнице порезанный, то думал: раз я здесь оказался, то, наверное, поделом. Наверное, так надо. Тебе никогда такое не приходило в голову?

Иногда приходило.

Они лежали в темноте и молчали. Кто-то прошел по двору. Открылась и закрылась дверь.

А ты никогда не совершал ничего паскудного? – спросил Джон-Грейди.

Как-то мы с Ламонтом отвезли грузовик продуктов в Стерлинг-Сити, продали каким-то мексиканцам, а денежки прикарманили.

Это не самое великое преступление.