Синан и Танечка - Ольга Карпович

Ирка, правда, ругала ее:

– Что ты чистоплюйничаешь, кулема? Надо поэта твоего замшелого на алименты раскрутить. По суду! А что, умел хрен совать, куда не надо, пусть и отвечает теперь. Почему ты должна одна корячиться, ребенка поднимать?

Но мысль о том, чтобы рассказывать чужим людям о том, как Сережа соблазнил ее, чего-то требовать от него, выдерживать нападки его рыжей стервы, которая наверняка попытается опротестовать ее заявление, была такой омерзительной. К тому же Таня вроде бы пока неплохо справлялась сама и надеялась, что так будет и дальше. Однако вскоре наступили тяжелые времена.

Советский Союз, государство, в котором Таня родилась, развалился. Страна на всех парах неслась в неизведанное будущее. Цены, еще вчера бывшие одинаковыми во всех магазинах, в одночасье взлетели. И однажды утром Таня обнаружила, что денег, оставшихся у нее до конца месяца, не хватит даже на килограмммяса.

Таня кое-как перебивалась с гречки на перловку, ходила полуголодная и однажды, пытаясь затащить тяжеленную коляску по лестнице, едва не упала в голодный обморок.

– Ты чего, Соловьева, зенки залила уже с утра? – со смехом крикнула ей Нинка, соседка по общежитию, увидев, как Таня, пошатнувшись, тяжело привалилась к стене.

Проснувшаяся Ася заплакала в коляске. Таня из последних сил втолкнула коляску по ступенькам, вытащила Асю и, тихонько бормоча что-то успокоительное, прижала дочь к себе. Впервые ей стало по-настоящему страшно. Как жить дальше? Ведь от голода у нее может пропасть молоко, Асенька останется голодная. И теплый комбинезон ей на зиму нужен. Что же делать?

С комбинезоном снова помогла Ирка. Она же иногда подкармливала Таню, приносила то палку дорогой колбасы, то пачку пельменей. Таня пыталась отказываться, но Ирка только махала рукой.

– Ой, прекрати, гордая какая. Скоро с голоду сдохнешь от своей гордости. Ты лучше скажи, как, не надумала с кем-нибудь из жженовских друзей поближе познакомиться, а?

Таня лишь отрицательно качала головой. Но в душе все чаще поднималась вызывавшая гадливость мысль: а что, если им с Асенькой действительно будет грозить голодная смерть? А для того, чтобы ее спасти, ей всего лишь и нужно будет лечь в постель с кем-то из этих толстомордых бандюганов в малиновых пиджаках. Неужели она откажется? Неужели не пойдет на это ради счастья дочери? Но Таня гнала эти соображения. Должен, должен был быть какой-то другой выход.

Однажды Ирка, задумчиво глянув на Таню, сказала:

– Работать бы тебе пойти. Что там это пособие – слезы. А у нас в соседнем квартале, слышала, клинику коммерческую открывают.

– Как это – коммерческую? – спросила Таня.

Ирка держала на коленях Асю, и та с любопытством тянулась пухлой ручкой к висевшему у нее на шее золотому кулону с бриллиантовой капелькой. Кулон покачивался в воздухе, и Ася следила за ним глазами и радостно рассмеялась, когда удалось ухватить камешек неловкими пальчиками. Таня же не могла не думать, сколько пачек муки можно было бы купить за цену этого украшения, сколько сытых недель оно могло бы обеспечить им с дочкой.

– Ну как-как, за деньги лечить будут, – объяснила Ирка. – Как раз сейчас санитарок набирают. И зарплату приличную платить будут, в баксах. Может, сходила бы? У тебя все-таки полтора курса медухи за плечами.

Таня было обрадовалась, но тут же сникла.

– А Аську я с кем оставлю? Ей восемь месяцев, ее в ясли только в полтора года возьмут.

– М-да… Устроила ты себе гемор на свою голову, – хмыкнула Ирка.

Когда она ушла, Таня подхватила дочь на руки, укачивала ее, бродя по своей маленькой комнате взад-вперед, прижималась носом к макушке и вдыхала сладкий молочный детский запах. Асенька не была для нее никаким «гемором», она была счастьем, настоящим счастьем. Только надо было придумать, как им с этим счастьем выжить. Но Таня не сомневалась, что выход найдется. И, уложив дочь, подолгу сидела за колченогим столом и при свете настольной лампы рисовала. Рисовала жизнь, которая будет у них с Асей однажды. Как они с подросшей дочкой будут гулять по берегу моря, плескаться в волнах и есть мороженое. Как Ася, серьезная, с беленькими косичками, пойдет в школу, когда ей исполнится семь. Какой стройной изящной красавицей, сводящей с ума мальчишек, она станет в свои шестнадцать. А эти ее глаза… Какой все же удивительный цвет – серо-синий с сизым отливом, такого оттенка бывают крупные ягоды голубики. Белокурая девочка, девушка, молодая женщина весело смотрела на Таню с ее собственных рисунков и улыбалась, как будто заверяя, что все будет хорошо.

И однажды выход действительно нашелся – в лице Клавдии Тимофеевны, симпатичной любезной старушки, с которой Таня познакомилась в детской поликлинике. Клавдия Тимофеевна, в светлом весеннем пальто и облезлой, но очень чистенькой старомодной шляпке, сидела возле кабинета физиотерапии, ждала внука с процедур. Таня, пришедшая с Асенькой на плановый прием к педиатру, присела на кушетку рядом с ней. Асе было уже десять месяцев, из маленького беспомощного существа со сморщенным личиком она превратилась в малышку такую красивую, будто нарисованную на поздравительной открытке. Круглые, внимательные серо-голубые глаза, розовые щеки, льняные мягкие кудряшки, смешно топорщившиеся надо лбом. Она была веселой, смешливой девочкой, часто хохотала, показывая четыре жемчужно-белых зубика, и уже пыталась что-то лопотать.

Клавдия Тимофеевна просто растаяла, когда девчушка, увидев у нее в руках запасенную для внука булочку, ткнула в нее пальцем и громко, на весь этаж, объявила:

– Ням-ням.

– Ах, какая прелестная девочка у вас. А как ее зовут? Асенька? Умница Асенька, такая смышленая. Можно я ее булочкой угощу?

Очередь к педиатру была длинная, и Таня разговорилась с Клавдией Тимофеевной. Старушка посетовала на невозможные цены, на мизерную пенсию, которой не хватает на самое необходимое. А если и удается выкроить копейку на хлеб, все равно нет сил стоять в бесконечных очередях. Дочь ее с мужем подалась в Москву, на заработки, ей оставила внука, и Клавдия Тимофеевна просто зашивается одна с малышом. Таня в ответ повздыхала, что и ей совсем не хватает декретного пособия. И вышла бы на работу, да место в яслях Асеньке дадут не раньше, чем через восемь месяцев, а помощников нет. И Клавдия Тимофеевна предложила вдруг:

– Танюша, а ведь мы с вами можем помочь друг другу. Я все равно на пенсии, с Мишенькой дома сижу. Может, вы бы оставляли свою красавицу у меня, а? А сами – на работу. А я с вас много не возьму, мне бы продуктов только – хлеба, сахара, крупы. Курочки, если удастся достать. Чтобы мне по магазинам не бегать. Ну как, может быть, договоримся?