Не алё - Аида Павлова

– Однако ж тридцать шесть лет вы женаты, – говорю я.

– Да, тридцать шесть. Вся жизнь похерена.

– Могла бы развестись.

– Да, могла! И куда я тогда пошла бы с тобой? Обратно в деревню, к моей матери? Да еще с ребенком на руках? А там отец-алкаш, бывший зэк, и мать, которая, кроме двора и скотины, ничего в жизни не видела, и что там мы бы делали? Кем бы ты там выросла, умная такая? Я ради тебя в Москве и осталась, ради твоего будущего всё это дерьмо терпела. И не смей мне ничего говорить! Развелась бы! Легко рассуждать! Он же не сразу свое истинное лицо показал, а потом, когда я уже тобой беременная была. Я думала, у москвичей с высшим образованием в семьях мордобоя не бывает, все культурные, столичные, едят с белых тарелок, вилками-ножами пользуются. Наивная! А оказалось-то всё, как у нас, в деревнях – и пьют, и бьют, и матом орут.

– Зачем же он тогда к тебе ездил в деревню? Неужели так сильно влюбился?

– Да кто его знает! Не нужен он был никому. Москвички от него шарахались. А ко мне приедет – голодный, шасть – сразу за стол. Я его накормлю. В деревне-то, может, и жили небогато, но еда всегда была – курица, картошка, сметана своя. Сидит сытый, довольный, планы строит, как жить в Москве будем. Как он мне всё купит, как у нас телевизор цветной будет, как детей родим и в Сочи поедем. Песни мне вот эти поет, поет, а у самого носки дырявые – стыдно перед матерью моей, боже, как стыдно было! Из Москвы приехал, жених! А у самого носки дырявые, ботинки на рыбьем меху – и зимой и летом одни и те же. Куртка самая дешевая, на тонком синтепоне. Ну я ему и купила. Ботинки купила, куртку купила. У меня подруга тогда работала в магазине большом, в городке рядом с деревней нашей. Позвонила ей, умоляла: «Леночка, если выкинут ботинки зимние, отложи мне! » Ждала три месяца, как раз холода наступили, ноябрь. Ленка мне звонит: «Приезжай! » А ботинки выкинули в подростковый отдел, но хорошо, что все размеры были, самый большой – сорок пятый! Вот лапы-то у подростков какие! Повезло, можно сказать. Купила, полполучки отдала. И подарила ему, вроде как на Новый год от меня подарок. Что с ним было! Он своим глазам не верил! Всё спрашивал: «Это мне? Откуда? » Тут же их нацепил, всё ходил по комнате в них, разнашивал. И на Новый год предложение сделал. За вот эти ботинки, наверное, и сделал. Можно сказать, купила я его этими ботинками.

– Жуть какая.

– Не жуть, это время такое было. Всё доставалось тяжело, с трудом. Это сейчас всё доступно – бери не хочу, лишь бы деньги были. Одно купил – поносил, выкинул – не жалко, еще в магазинах есть. А тогда и с деньгами не достанешь, да и денег не было лишних. Но всё равно жили, и жили хорошо. Это Перестройка всё испоганила, все жизни перевернула. Мы тогда как раз в Москву переехали, ты родилась, маленькая была, жили в коммуналке. Ты помнишь, нет?

– Помню, конечно.

– Комната хорошая была, двадцать три метра, потолки высоченные. Но больше ничего там не было. Ни дивана, ни стола. Отец твой туда с двумя связками книг переехал от родителей – вот и всё его приданое. Покупали мебель на мои деньги, на то, что скопила, да немного мои старики добавили. Устроилась к нему на завод, на проходную, на самую низшую должность, хотя в деревне у себя я была учительницей русского языка! Меня вся деревня знала и уважала. Дети цветы дарили, родители – кто коробочку конфет, кто сало, кто вино домашнее, – у кого какие возможности были, но все старались как-то. А тут – Москва! А как только жизнь наладилась, даже в театры ходили, в кино ходили – всё накрылось. Горбачев этот, сука, всю страну развалил на американские деньги. Как мы жили тогда? Вам такое и не снилось! Выживали мы, да еще детей на себе тянули. С подругой моей с завода носились в обеденный перерыв по секонд-хендам, в куче вонючего тряпья искали для своих детей вещи. На всех фотографиях из садика ты в джемперах из этих секондов, а больше ничего приличного не достать было. Тряпки эти нам, в нищую Россию, свозили с Запада, с убитых бомжей и негров.

– Мам! Ну с каких убитых негров? Выдумаешь тоже! Это тебе по телевизору в вечерних новостях рассказывают?

– А с кого же шмотье снимали? Там знаешь сколько было военных бушлатов и курток-хаки? Все секонды только ими и были забиты. Детского-то не так много было. А если и было, то только немецкое. Из Германии, причем не нашей, а их, западной. Той, которую мы победили! Ты только вдумайся! Мы их победили, а они нам потом помощь присылали! Это ж надо такое, в страшном сне не приснится!

– … – вздыхаю.

– И гречку ели, гречку эту бесконечную. Завод наш, конечно, тут же схлопнулся. Куда бежать? К кому проситься? Кто поможет? Были мысли даже в деревню ехать обратно, там на земле хоть с голоду не умрешь. Земля прокормит. Но хорошо, что не уехали. Отец бы там спился к чертям собачьим, он слабый, он бы не смог там жить. Он и тут-то, в Перестройку, еле выкарабкался. Другие мужики, наоборот, такую деятельность развели, кто в челноки пошел, кто в бандиты, кто в правительство пролез, кто за границу умотал, а этот… Бегал по знакомым, спрашивал, есть ли работа какая, и то после моих скандалов. Поскандалю с ним вечером – руку на меня поднимет, ударит, а с утра совесть мучает, интеллигент все-таки. Аллочка, прости меня, всё сделаю, скажи только что! Я и пользовалась случаем, посылала его по знакомым работу искать. Так и нашел, пристроился, поднялся, стал даже доллары домой носить! И я работу нашла, подруга меня пристроила в фирмочку. Выдюжили как-то. А эта сволочь всё быстро забыла… Как я его поддерживала, как старалась для всех нас, для семьи. Работу нашел, а привычка жену бить осталась – так вечерами и замахивался. На работе хи-хи да ха-ха с местными секретутками, душа компании, блин! Анатолий Павлович – лучший работник! А дома другая рожа выползала, придет злющий, слова ему сказать нельзя, чуть что – орет, глазами вращает, желваки ходуном ходят. Хоть и сталинский дом, а соседи все равно всё слышали. Стыдно-то как было! Выйдешь в общий коридор, на кухню или в туалет, а соседки тут как тут и смотрят с таким, знаешь, то ли любопытством, то ли презрением. Ну я и поняла, что жить так дальше невозможно – надо квартиру отдельную получать. А это уже не Союз, это уже другая страна, капитализм, чтоб ему! Тут так просто, за хорошую службу-дружбу, квартирами не разбрасываются. Это в советское время людям государство помогало, теперь всё сами – крутитесь, как хотите. А нет – так подыхайте, слабые не нужны. Законы стали другие, волчьи!