Вечная ночь - Полина Дашкова

Опять гудки. Фары за кустами вспыхнули ярче. Женя быстро посмотрела туда, где пряталась машина, потом на старого учителя. У него сердце кололо все настойчивей, боль отдавалась в левой руке. К тому же начинался приступ астмы. Он закашлялся, полез в карман за баллончиком.

– Вы больны. Вам надо лечиться, ясно? Вас нельзя подпускать к детям. Вы приглашаете заниматься к себе домой. Живете один. Денег берете совсем мало. Представляете, что будет, если я пущу слушок по школе, что вы приставали ко мне?

– Женя, но это ложь! Как тебе не стыдно? – Голос его звучал смешно и жалобно. – Разве я в чем-то виноват? Я просто хотел помочь тебе. Я не сообщил в милицию, не поставил в известность директора школы, даже маме твоей не стал звонить. Я дал тебе шанс…

– Знаете, кто мой папа? Он вас уничтожит.

Машина просигналила еще раз, громко и настойчиво. Женя вздрогнула, огляделась и побежала вон из парка.

– Вы обознались, понятно? И не лезьте ко мне никогда! Старый педофил! – Это были последние ее слова.

Борис Александрович опустился на скамейку. Боль в сердце стала невыносимой. Он услышал, как за оградой хлопнула дверца машины, потом звук мотора, быстрый проблеск фар сквозь кустарник.

«А ведь я правда мог обознаться», – думал он, хватая ртом ледяной вечерний воздух.

Ему было так худо, что он не решался встать со скамейки и сидел очень долго, мерз, пытался мысленно поговорить с покойной женой и даже, наверное, хотел умереть, уйти к ней, к маме, к отцу, к деду. Такое было ужасное чувство, что не только родные, любимые, но просто все хорошие люди уже давно на том свете, а на этом только одно зло, лютый холод, грязь, боль и одиночество.

Он сидел до тех пор, пока не подошла к нему незнакомая пожилая женщина и не отвела домой. Жалко, что он не спросил, как ее зовут.

Глава шестая

– Николай Николаевич, вам жена звонила трижды, потом из банка, по поводу рекламы. У них какие-то претензии к рекламному отделу. И еще звонили от Лаврентьева, уточняли, будет ли сегодня встреча. Я все подтвердила. Они появятся здесь через пятнадцать минут. – Секретарша улыбнулась, помахала накрашенными ресницами. – Чаю хотите?

– Нет, Настя, спасибо, не хочу. Больше никто не звонил?

– Вроде нет, – она нахмурилась, тронула страницу настольного ежедневника, – точно, больше никто. Я всех записываю. Ждете какого-то конкретного звонка?

Он не ответил, неопределенно махнул рукой и скрылся за двойными дверьми своего кабинета. Здесь он чувствовал себя лучше, чем дома. Не надо было напрягаться, играть роль любящего верного мужа. Здесь все было, как ему хотелось. Увлажненный озонированный воздух. Полный набор отличной офисной мебели. Огромный стол темного дерева, буквой «т». Кресла, обитые натуральной кожей цвета горького шоколада. Уголок для отдыха и неофициальных бесед, отгороженный стеной вьющихся растений. Там диван, кресла, круглый журнальный столик. Чистота, строгость, ничего лишнего.

Николай Николаевич снял куртку, повесил в шкаф на плечики. Машинально пригладил короткие седые волосы перед зеркалом, провел пальцами по колючей щеке. Щетина росла у него быстро, бриться приходилось два раза в сутки. Тяжелое заросшее лицо в зеркале не понравилось ему. Мешочки под глазами, мрачный затравленный взгляд.

Он не завтракал сегодня. Поднялся в семь утра, быстро принял душ, оделся, не стал вызывать шофера, сказал жене, что позавтракает в конторе, сел в машину, часа полтора кружил по городу, пытаясь обмануть себя. Включал радио, слушал финансовые новости, даже делал какие-то выводы и строил прогнозы по старой профессиональной привычке. Но ничего не помогало. Его магнитом тянуло в тихий переулок в районе Сокольников, к панельной девятиэтажке.

Ему не следовало там появляться. Это было опасно, глупо, нелогично. Стоя в небольшой пробке на Комсомольском проспекте, он подумал, что сейчас доедет до поворота, развернется к центру, по дороге остановится у какого-нибудь тихого дорогого кафе, вкусно позавтракает и потом отправится в свой офис. Он был уверен, что поступит именно так, но поступил наоборот. Когда пробка рассосалась, он двинулся дальше, миновал Красносельскую и опомнился в том самом переулке.

«Все кончено, – бормотал он, едва шевеля пересохшими губами. – Я свободен. Я здоров. Это ведь была болезнь, верно? Два года опасного помешательства. Два года патологической любви, дикого риска, шпионской конспирации, невозможного счастья. Женя, Женечка, жизнь моя, смерть моя, маленькая циничная дрянь».

Без малого три часа он просидел в машине, за темными стеклами, напротив девятиэтажки, наблюдая за подъездом. Курил натощак, сглатывал слезы, сморкался, слушал стук своего сердца и голодное урчание в животе. Не отрываясь, смотрел на подъезд. Грязный панельный дом, железная дверь в разводах граффити, сломанный домофон, даже воздух в переулке – все было связано с ней, пропитано ее дыханием, озвучено эхом ее голоса, легким быстрым стуком ее шагов.

К дому подъехал милицейский «микрик», припарковался возле казенной черной «Волги». Из «микрика» вышли трое в штатском и скрылись в подъезде.

«Там около сорока квартир, – сказал он себе, – мало ли к кому приехала милиция? »

Позвонила жена, он растерялся, испугался, как будто она могла догадаться о чем-то по его голосу. Впрочем, звонок отрезвил его, словно ушат ледяной воды вылили на разгоряченную голову. Он отправился в контору.

Представители пресс-службы политика Лаврентьева, главы думской фракции «Отчизна», явились на пять минут раньше. Николай Николаевич не успел привести себя в порядок, хотя бы изменить выражение лица, и первый вопрос, который ему задали, был о здоровье. Не заболел ли? Сейчас в Москве опять эпидемия гриппа.

Их было двое. Маленький лысый мужчина с усами и высокая худая женщина, похожая на постаревшую манекенщицу. Именно она участливо спросила о его самочувствии и несколько дольше, чем следовало, задержала его руку в своей, когда здоровалась. Он всегда нравился таким женщинам, к этому же типу относилась его жена.

Политик Лаврентьев Василий Сергеевич готовился к выборам.

Бывший дипломат, ныне председатель правления ЗАО «Медиа-Прим» Зацепа Николай Николаевич лично вел переговоры по таким крупным заказам. Предвыборная кампания не могла обойтись без косвенной рекламы в глянцевых журналах с миллионными тиражами. Интервью, развороты с цветными семейными фотографиями, откровенные разговоры о любви, дружбе, кулинарных пристрастиях. Политик и дети. Политик и старики. Политик в лесу, на природе, в заводском цеху, в коровнике среди доярок.

– Знаете, наши конкуренты напечатали серию безобразного наглого вранья, организовали полнейший беспредел. Василия Сергеевича обвиняют черт знает в чем, от миллионных взяток до совращения малолетних.

– Даже так? – Зацепа оживился, оскалился, дернул головой. – Совращение малолетних? Очень интересно. А на каком основании? Неужели есть доказательства? То есть я хотел сказать, они сумели сфальсифицировать…

– Если бы! – Гостья вздохнула и выразительно закатила глаза. – Если бы они попробовали, у нас была бы возможность подать в суд. Но в том-то и дело, что они используют старые гнусные технологии распускания туманных слухов. Понимаете, они намекают, только намекают, и наши юристы разводят руками. Намеки и слухи – не повод для судебного иска.

Женщину звали Маша. Николай Николаевич вдруг понял, что перед ним знаменитая Маня Боеголовка, действительно бывшая манекенщица, ныне профессиональная пиарщица, боевая подруга многих демократических политиков. До Лаврентьева она работала с Кузнецовым, еще раньше с Кудряшом. А когда-то, лет пятнадцать назад, была любовницей олигарха Шварца.

– Мы должны дать ответный залп, очень точный, продуманный. – Маня говорила и крутила бриллиантовое кольцо на среднем пальце, поправляла волосы, трепетала ресницами, смотрела на губы Зацепы и едва заметно облизывалась.

«Хоть бы раз моя девочка проявила ко мне такой откровенный женский интерес, – думал он, – мое солнышко облизывалось только на мороженое и на крупные купюры евро. Моя маленькая обожаемая дрянь уже в свои тринадцать была хитрей и хладнокровней этой многоопытной пожилой красотки Мани. Поколение Next. Никаких комплексов. Никаких нравственных ограничений. Грубый бесстыдный расчет, адский, невообразимый цинизм. Любопытно поглядеть хоть одним глазком, как господин Лаврентьев потихоньку балуется с маленькими, на все готовыми девочками. Или он предпочитает мальчиков? Миллионные взятки – чистая правда, на этом его не ловят потому, что те, кто хотел бы поймать, тоже берут взятки. Что касается совращения малолетних, тут вообще труба. В России за это никогда не сажали и еще лет сто не посадят ни одного серьезного чиновника. В Европе, в Америке постоянно идут судебные процессы. На педофилии ловят членов парламента, министров, генералов, епископов. У нас – тишина. Иногда схватят какого-нибудь мелкого извращенца, полубомжа, покажут по телевизору в криминальных новостях, посадят, потом сразу отпустят. А солидных людей у нас за это не сажают. Ни-ни. Впрочем, кроме тюрьмы есть много разных других неприятностей».