Кровь нерожденных - Полина Дашкова

– Во-первых, все может получиться. Одна неделя такой уж большой роли не играет. Да и вообще, с точностью до недели срок можно определить далеко не всегда. Возможно, там именно двадцать пятая, мой человек в консультации, который делал УЗИ, – опытный врач. Во-вторых, я считаю, с этой бабой надо обязательно что-то делать. Ее в любом случае необходимо обезвредить. Она журналистка, у нее могут быть серьезные связи. Заявление в милицию она уже написала, может обратиться куда-нибудь еще.

– Ну и что? Пусть обращается! Мне кажется, Амалия Петровна, вы подменяете реальную проблему мифической. Реальная проблема – достать сырье. От кого вы его получите – от этой ли женщины, или от любой другой, меня не волнует. Что, на всю Москву и Московскую область единственная беременная на нужном сроке?

– Получилось так, что пока в нашем распоряжении оказалась одна-единственная. И она сбежала. Вы же не можете организовать охоту на всех беременных Москвы и Московской области! Просто не надо было пускать в производство весь резерв.

Неожиданно для себя Зотова заговорила так, как никогда себе не позволяла и не должна была позволять ни в коем случае…

* * *

Лена открыла дверь своим ключом, и навстречу ей с запоздалым лаем приковыляла старая такса Пиня. Пес пытался подпрыгнуть, чтобы лизнуть гостью, но не сумел и закрутился неуклюжим волчком, изо всех сил выражая свою собачью радость.

– Ну, здравствуй, Пинюша, здравствуй, мальчик! – Лена погладила таксу, пес лизнул ее руку.

От былой роскоши трехкомнатной васнецовской квартиры не осталось и следа. Ремонт здесь в последний раз делали лет двадцать назад. Обои кое-где отставали от стен, штукатурка на потолке облупилась. На кухне еще стоял старинный, прошлого века, красавец буфет, но вся остальная мебель была образца шестидесятых – тонконогая, шаткая, геометрически безобразная.

После смерти мужа у Зои Генриховны появилась странная страсть – продавать все более или менее ценное, что есть в доме. Она относила в скупку старинное столовое серебро, фарфор, картины, драгоценные украшения. И все это уходило за бесценок.

Сначала Лена пыталась как-то остановить тетушку. Она зарабатывала вполне достаточно, чтобы прокормить и себя, и старушку. Да и пенсия у Зои Генриховны была не такая уж маленькая.

Но ярая коммунистка продавала вещи из принципа. «Надо избавляться от всего этого пошлого мещанства! » – восклицала она. И тут Лена была бессильна.

А уж когда тетя отнесла в скупку обручальные кольца, свое и покойного мужа, Лене стало не по себе. Она стала подозревать, что у тетушки действительно что-то не в порядке с психикой. Если у человека дурной характер, который к старости становится все хуже и хуже, то очень сложно поймать момент, когда он перерастает в душевную болезнь…

Зои Генриховны дома не было. Лена сняла сапоги, прошла на кухню к телефону и набрала номер, только что переписанный у Гоши. Ей повезло. Кротов оказался на месте и сам взял трубку.

– Сергей Сергеевич, здравствуйте. Моя фамилия Полянская. Я работаю в журнале «Смарт». Ваш телефон мне дал Егор Галицын.

– Вы хотите взять у меня интервью? – спросил мягкий, низкий голос.

– Нет. Мне необходимо с вами посоветоваться по личному делу. В общем, даже не совсем личному. Очень срочно.

В прихожей раздались голоса и лай Пини. Один голос принадлежал Зое Генриховне, два других – молодым, сильно поддатым мужичкам. Лена напряглась, и ее собеседник это почувствовал, не стал задавать лишних вопросов, а назначил встречу на сегодня.

Едва Лена успела положить трубку, в кухню влетела тетушка. За ее спиной маячили две испитые веселые рожи.

– Здравствуй, детка, – Зоя Генриховна подставила для поцелуя сухую холодную щеку, – рада тебя видеть. Наконец нашла покупателей. Как хорошо будет без старого дурака, – она шлепнула ладонью по дубовому боку буфета. – Сразу просторно станет на кухне, светло! Ненавижу все эти бордюрчики, завитушки, стеклышки цветные. Так и веет пошлостью.

Лена с грустью наблюдала, как два алкаша, пыжась и краснея, пытаются сдвинуть с места одну из любимых вещей ее детства.

Когда Лена была маленькая и гостила у тети, этот буфет казался ей сказочным замком. За дверцами стояли чашки и банки. Цветные стекла делали их странными, таинственными, похожими на чудовищ, драконов, принцесс и принцев. Она могла часами сидеть на кухне и разглядывать сквозь стекла обитателей буфета, придумывая про них разные истории.

– Тетя Зоя, давай я его лучше к себе заберу!

– Нет, – тетушка была неумолима. – Пусть катится вон! Нечего пыль собирать. Куда ты его поставишь?

– Найду место, это не проблема. Жалко, ведь последняя старинная вещь.

– Вот именно! Нечего жалеть вещи. Они только место занимают и отвлекают от главного.

«От чего – главного? » – хотела спросить Лена, но промолчала. Разговор стал раздражать тетушку, а ссориться с ней Лена не любила.

– Тетя Зоя, я поживу у тебя пару дней. В квартире напротив полы лаком покрыли, у меня от этого запаха голова болит, спать не могу.

– Конечно, детка, живи сколько хочешь, – рассеянно ответила тетушка. Ее внимание уже полностью переключилось на пыхтящих мужичков.

– Что же вы, товарищи грузчики, мало каши ели – даже с места сдвинуть не можете! – произнесла она своим партийным голосом.

– Не можем, бабуль, никак не можем. Вещь старинная, добротная, из цельного дуба. Давай уж завтра утречком, еще ребят приведем. Здесь человека четыре надо, не меньше. Он ведь, подлец, в лифт не влезет, а по лестнице волочь – пупок надорвешь, вдвоем-то.

– Вот народ! – укоризненно покачала головой Зоя Генриховна. – Совсем разучились работать при вашей демократии. Все, товарищи грузчики, до завтра свободны, – распорядилась она.

– Ну, бабуля, а на поллитру?

– На какую такую поллитру? – прищурилась Зоя Генриховна. – За что же это вам давать? Не заработали!

– Идемте, я вас провожу, – кивнула Лена возмущенным грузчикам.

В прихожей она достала из сумочки пятьдесят тысяч.

– Ребята, – сказала она тихо, – не надо завтра приходить. Мы буфет продавать не будем.

– Вот и правильно, – пряча полтинник, заулыбался тот, что потрезвее, – вещь-то хорошая, старинная, а уйдет за гроши. Мы ж заметили, бабулька-то у вас… – Он присвистнул и выразительно покрутил пальцем у виска.

Когда Лена вернулась на кухню, Зоя Генриховна читала газету «Завтра» и что-то подчеркивала красным карандашом, ставила восклицательные и вопросительные знаки на полях, при этом посасывая карамельку.

– На буфетные деньги, – сообщила она, не глядя на Лену, – куплю кроватку и коляску твоему байстрюку. Еще на пеленки останется. И не спорь со мной!

– Я не спорю, – вздохнула Лена. – Откуда у тебя слова такие – байстрюк! Скажи еще – бастард.

– Я еще не то скажу, – пообещала тетушка, – пороть тебя некому. Принесла в подоле – и глазом не моргнет.

– Тетя, мне тридцать пять лет. В каком подоле?

– В таком. И чтобы родила мне мальчика. Поняла? – Это было сказано таким командным тоном, что Лена не выдержала и засмеялась.

– Что смеешься? Мальчика можно в военное училище отдать и жить спокойно – там ему с пути сбиться не дадут. А девчонку куда отдашь? Только замуж. А вырастет такая, как ты, демократка, принесет в подоле, тогда будешь знать!

Глава седьмая

Валя решила немного прогуляться. Спешить было некуда. Сегодня ей опять предстояло ночное дежурство, кусок дня оставался свободным – в институт ехать не надо, спать уже не хочется, а мама вернется с работы не раньше семи.

Выглянуло солнышко, последнее октябрьское солнышко, впереди был пасмурный, холодный ноябрь, самый нелюбимый месяц в году. Именно в ноябре у Вали случались всякие неприятности, именно в ноябре Лесногорск обнажался во всем своем панельном убожестве, не прикрытый ни листвой, ни снегом, и все вокруг становилось мрачным, бессмысленным, безнадежным – но лишь до первого настоящего снега, до первого ясного, морозного декабрьского дня. Тогда и маленький Лесногорск, и весь мир вокруг обретал краски, очертания, смысл… Можно было жить дальше и ждать Нового года.